Погасили свет. Теперь горело всего несколько выкрашенных красной краской ламп, да синим мигала лампочка на корпусе проектора. Бар погрузился в притягательную бархатную мглу, и Зоя, затаив дыхание, ждала, когда же войдет Агата. Она бросила несколько торопливых взглядов по сторонам, надеясь, что не выглядит слишком нелепо, но лица посетителей слились в едва различимые профили.

Глухо потрескивал проектор, на голой белой стене плясали блики, как на старой пленке. Зое вдруг показалось – теперь она тоже героиня фильма. Не артхаусного, но и не мейнстримового, с сюжетом, в котором герои расшифровывают тайные знаки, оставленные среди граффити, чтобы попасть на закрытый просмотр не вышедших в прокат фильмов режиссера-затворника.

Вспыхнула еще одна лампа под потолком, и в красноватом свете появилась фигура.

Зоя наконец смогла вдохнуть. Когда Агата вошла? Не могла же она все это время стоять тут.

– Добрый вечер, уважаемые слушатели. – Голос Агаты, глубокий, с легкой хрипотцой и едва уловимым восточноевропейским акцентом, отражался от стен. Она подняла правую руку, и рукав ее красного платья скатался, обнажая тонкое белое запястье. – Я рада приветствовать вас здесь, в этом баре, и перед лекцией хотела бы поблагодарить мою дорогую подругу Виолетту – владелицу «Кордовы», благодаря чьей щедрости мы сегодня собрались здесь. Во-вторых, я хотела бы попросить всех неравнодушных помочь с реставрацией «Двери в стене». Реквизиты для сбора пожертвований можно найти у меня в фейсбуке и инстаграме, и на страницах «Двери» там же.

Агата откашлялась и улыбнулась одними губами так очаровательно, точно была профессиональным агитатором благотворительного фонда. Кое-где в зале неярко засветились экраны телефонов. Видимо, кто-то решил не откладывать благое дело на потом.

Зоя тоже перевела немного денег на счет бара и поэтому пропустила начало лекции. Она хмуро посмотрела на Влада – почему не привлек внимание? – но тот во все глаза уставился на Агату, словно не хотел пропустить и слова из ее речи.

– … Караваджо, известный не только за художественный талант, но и буйным нравом, собрал в Риме банду из своих товарищей – в основном, архитекторов – и терроризировал город. Говорили, что однажды он убил сутенера, который не хотел уступать ему проститутку; мог выбить зубы прохожему за недостаточно почтительный взгляд…

Один за другим сменялись слайды презентации. Величайшие полотна Ренессанса, сцены кровавого насилия и чистосердечная добродетель, воплощенная в портретах Девы Марии шли одна за другой, вплетаясь в рассказ Агаты.

– … Бенвенуто Челлини впервые ранил человека в шестнадцать, за что был изгнан из родной Флоренции. Мстя за брата, он убил капрала папской гвардии, но избежал суда благодаря протекции самого Папы. Как и Караваджо, Челлини собрал собственную банду, без которой не выходил из дома. Любил попойки у Микеланджело, куда дурным тоном считалось приходить без хотя бы одной жрицы любви…

Зоя сглотнула, облизнула пересохшие губы. Агата не двигалась с места, лишь иногда переступала на каблуках, но отчего-то казалась, что она – повсюду. В позабытом арбузном сидре, в чужих профилях, в потрескивании ненового проектора. Зое казалось, что в самом воздухе есть эссенция Агаты и, дыша, она становится ближе к ней, впитывает ее слова не только ушами, мозгом, но душой, в которую Зоя не верила с тринадцати лет, но в которую готова была поверить, если Агата скажет, что она существует.

– …Художники прошлого оставляли за собой длинный след из трупов, обесчещенных дев, несчастных вдов и величайших шедевров искусства. Полотна, скульптуры и украшения, созданные руками пьяниц, авантюристов, наемников и насильников – все эти вещи источают энергию, кою принято называть в равной степени божественной и дьявольской. Спустя века мы замираем перед Оплакиванием Христа, не в силах оторвать взгляда от лица Пресвятой Девы, и сердца наши наполняются скорбью: Ее скорбью…