К трагедии привела неразделенная любовь… За день до «ухода», мы встретились в коридоре института и Степик вдруг предложил съездить в Ереван на футбольный матч. Если бы я мог знать, что это была соломинка, за которую Степа пытался ухватиться, но у меня уже была семья и как-то так, с бухты-барахты взять да поехать на поезде из Тбилиси в Ереван? На следующий день Степика не стало. Река Кура стала последним прибежищем, последним на что он смотрел, а о чем думал – вода унесла с собой. Не хочу подробно останавливаться на том, как он ушел, без позерства, не картинно, тихо, без пространных предсмертных записей и обвинений! Я знал эту девушку и знал слова, слетевшие с её уст, когда Степик признался ей в своих чувствах. Не хочу произносить их, но хотел бы сказать всем девочкам и девушкам, что, когда вам кто-то признается в любви, особенно, когда у него какой-нибудь дефект он настолько беззащитен и раним, что любая неосторожно брошенная фраза, насмешка может привести к трагедии. Будьте терпимы! Неосторожно сказанное слово может кому-то стоить жизни!

56-ая русская средняя школа располагалась в престижном районе Ваке, где жила, в основном, номенклатура, теперь элита. В школе было три параллельных класса, в двух по сорок учеников, а в третьем, моем – шестнадцать. Как и во всех элитных районах встречались и не совсем элитные жители. Поэтому, конечно, негласно, в моем классе и были в основном дети тех самых «не совсем». Нас детей, это как-то вроде и не касалось, просто странно было видеть те два переполненных класса и один – полупустой. Но, где-то же должны были учиться Биткаши, Бидамирчи, Битбуновы, Деппершмиты, Якунины, Кабаджаны, Казаряны, Манукяны, Сиенко, Асояны, Айвазяны, ну это так, лирическое отступление.

Если мой класс элитностью и отличался, то уж на удаль и озорство был ГОРАЗД!

Ваш покорный слуга, пройдя двухлетний «интернатовский курс», конечно, был в первых рядах заводил в школе.

Учился я легко и непринужденно, в основном на пятерки и… единицы, так как если не учил урок и вызывали, то не выходил отвечать вообще. Конечно, я мог выйти к доске и выкрутиться на троечку, но это означало признать, что учил и выучил всего на тройку – гордость этого не позволяла. К педагогам трепетного отношения не было, так как оно, я как, «пришедший с фронта» считал, зарабатывалось знаниями и уважением, именно уважением. Просто говорил, что не учил и получал заслуженный кол. Потом сверху получал несколько пятерок и все было в ажуре.

В отношении моих знаний педагоги не волновались, а вот относительно поведения были у них проблемы и немалые! На контрольных по математике я, обычно, решал сразу все четыре варианта и весь класс получал за контрольную пятерки, даже те, кто не знал таблицы умножения. За все годы школы я посетил урок грузинского всего один раз, как же сегодня я об этом жалею. Учитель грузинского Шота Анисимович посмеялся над моим произношением и после этого, ни что не могло завлечь меня на его уроки. В четырех четвертях у меня в табели были по языку двойки, а в годовой – прочерк, так как в русской школе за грузинский язык на второй год оставить было нельзя (негласно), то и в аттестате по грузинскому языку оценки вообще не было. «Шатало» – это дело святое и уходили обычно всем классом в кинотеатр «Казбеги», находившийся на «перекрестке» трех школ (55-й, 56-й, и 57-й). Облавы обычно устраивались коллективные, так как зрителей кроме школяров почти не было, то просто останавливали просмотр и при включенном свете сортировали зрителей по школам. Единственное спасение было пристроиться к не своей школе.