В ходе разговора, если так можно было назвать встречу детектива Беледжера и Фаустера, прояснилось немногое. Оказывается, Харольд Геттинберг когда-то носил такую же чудную одежду, что и его сын Нил – действительный хозяин усадьбы. Также на шее его висел странной формы амулет. Всё это Фаустер видел на расстоянии, но был уверен, что это был его друг Харольд, потому что тот, отправляясь на некие тайные собрания, сначала не надевал капюшон. Геттинберг, никому ничего не говоря, уходил из усадьбы и направлялся куда-то в сторону кладбища. Однажды, сгорая от любопытства, Фаустер решил проследить за приятелем. Но как ни искал он Геттинберга среди каменных плит, того нигде не было видно. А сказать что-то или спросить приятеля насчёт такого чудаковатого облачения и ночных похождений Фаустер не заикался – побаивался. Таким образом, вновь наружу всплыли сведения о предполагаемой тайной организации, занимавшейся оккультизмом, чёрной магией и кто ещё знает чем. Но ни о расположении этой организации, ни о её лидерах, ни о том, кто конкретно входил в её состав, доподлинно ничего известно не было.

Во время разговора с детективом Гарри Фаустер выглядел очень измождённым и едва шевелил сухими, потрескавшимися губами. Весь он как-то осунулся, похудел, и облик его не мог вызвать ничего, кроме чувства жалости и сострадания к старику. Говоря, Фаустер часто запинался, делал продолжительные паузы, а потом и вовсе замолкал, устремляя нечёткий взгляд своих мутных глаз куда-то в одну точку на стене. Служащие лечебницы попросили детектива Беледжера воздержаться от дальнейших расспросов их пациента, поскольку это могло пагубно сказаться на его общем состоянии. Беледжер кончил свой допрос, но было уже поздно: Фаустер вдруг широко распахнул глаза, и рот его вместе со слюной исторг дикий вопль, всполошивший всю клинику. Взгляд спятившего, минуя плечо детектива, вперился в окно, где колыхались на вечернем ветру клёны и где застыл полумрак. Все разом посмотрели в окно, однако ничего примечательного там не увидели. Фаустер сжался на стуле, его забила сильная дрожь. «Уйдите, детектив!» – рявкнул рослый служащий клиники.

Беледжер с каким-то смешанным чувством покидал клинику «Хардибофф», которая превратилась в растревоженный улей. Со всех сторон доносилось улюлюканье, крики, стоны, хрипы и кашель. Но в ушах детектива всё продолжал звучать дикий, истошный крик заточённого в жёлтые стены Гарри Фаустера. После посещения клиники никто больше не видел детектива Беледжера. Как в воду канули кэб и лошадь. Полиция не на шутку переполошилась. Вскоре появилась новость о смерти Фаустера. Его нашли на кровати. Лицо его было серым, в широко раскрытых глазах застыл нечеловеческий ужас. Врачи установили причину смерти: разрыв сердца. Казалось бы, банальная причина. Но не всё было так прозаично. Фаустера что-то очень напугало. Но вот что или кто – осталось невыясненным. Полиция и лучшие детективы ломали головы, совершали обыски, допросы, но так ни к чему конкретному и не пришли. Один человек умер от страха в клинике, другой бесследно исчез вместе с лошадью и кэбом. Во втором случае выдвинули версию, что якобы на детектива в районе перелеска было совершено нападение с целью грабежа. Вся местность была прочёсана вдоль и поперёк. Ничего. Ни вещицы, ни какой-либо другой улики. Следов борьбы, примятой травы, сломанного кустарника тоже обнаружено не было.

Выходило так, что все люди, которые тем или иным образом соприкасались с семейством Геттинбергов, умирали, сходили с ума, с ними приключалось что-то невероятное, а кое-кто и вовсе исчезал. Непревзойдённые и лучшие полицейские умы пребывали в тупике. А семья Геттинбергов продолжала проживать на прежнем, окутанном дурной славой, месте, в своей старинной усадьбе в окружении вековых деревьев, которые будто стерегли эти туманные, сумрачные покои. Теперь уже все, даже те, кто до конца не верили во всякие сказки и слухи, окончательно и бесповоротно уверовали в то, что над семейством Геттинбергов довлеет какое-то проклятие, и что члены этой семьи большую часть времени скрываются в своей огромной усадьбе, будто что-то прячут внутри. В привычном жизненном укладе самих Геттинбергов ничего кардинально не изменилось.