– Да, но, тётушка, сколько людей при этом продолжают жить в страшной бедноте и грязи! На мануфактурах продолжают использоваться рабский труд детей! Комфортная и богатая жизнь господ оплачена потом и кровью английских бедняков. Когда я жила в Блэкпуле, бережённая от всех забот, окружённая лаской родителей, я не понимала этого. Но в Лондоне я видела дома, в которых нет даже кроватей! – осторожно возразила Энни.

– Да, есть дома, в которых спят на соломе, да ещё в обнимку с ослами и курами… Подумаешь! У тебя слишком мягкое сердце, Энни! Ты должна понимать – это как обратная сторона монеты: у индустриализации имеются неблагоприятные последствия. Промышленный прогресс не даётся легко, будут жертвы. Чтобы кто-то стал фабричным магнатом, кто-то другой должен стать фабричным рабочим. Жёстко? Но такова жизнь.

Железной логике тётушки Энни не могла ничего противопоставить, поэтому дальше слушала молча и заедала досаду цукатами из индийских ананасов. Трапеза и графин с шотландским виски подходили к концу, и миссис Баррингтон предложила перейти в гостиную, где развалилась на уютном диванчике в мелкую розочку, а Энни присела напротив, на краешек кресла. Настало время уходить, и она выжидала удобный момент, чтобы откланяться.

– Энни, а скучаешь ли ты по свежему морскому ветру? – спросила Мелисса.

Неожиданный вопрос смутил Энни.

– Конечно, скучаю, но больше всего я скучаю по дому и той жизни, которая уже никогда не вернется…

– Значит, будет другая, – с раздражением заметила тётушка и с поучением добавила: – Никогда не оглядывайся назад, ничего не сожалей и не живи прошлым, Энни! Никогда!

Энни рассеянно скользнула взглядом по узору настенного гобелена, затем по резной ручке открытых дверей кабинета тётушки и, наконец, по столу в самом кабинете, который был хорошо виден с того места, где она сидела. На столе лежала раскрытая книга с загнутым уголком страницы. Взгляд Энни остановился на этом маленьком белом треугольнике, и внезапно её охватили усталость и тоска. Возможно, сказывались ранние подъёмы или удушливый воздух горечью и смрадом окончательно забил легкие… Отец Энни также загибал уголки страниц и оставлял книги открытыми. Тетушку же всегда раздражала такая манера обращения с книгами. Неужели она со временем её переняла?! Мысль Энни перебил бой часов – полдень.

– Ах, тётушка, простите великодушно, но мне пора идти! Через час я должна быть у миссис Додвелл! – сказала Энни.

– Хорошо, дорогая, иди, но прежде подойди, я поцелую тебя!

Энни послушно приблизилась к дивану, и тётушка чмокнула её в лоб. Пахнуло спиртным и Энни на секунду задержала дыхание.

– Прости за вопрос о море, он оказался бестактным! Море не река, но, конечно, эта фраза напомнила тебе об утонувших родителях! Я не верю в их самоубийство! Кто-то столкнул их в воду. Дэн был сильным, стойким человеком. Он непременно нашёл бы выход даже из самой безвыходной ситуации! Это абсолютно точно, поверь мне, моя дорогая, я ведь знаю – у нас с ним одна кровь. И ещё, моя голубушка, помни, у тебя есть я. Ты всегда можешь положиться на меня! Ты это знаешь, Энни! – Мелисса взяла ладони Энни и внимательно посмотрела ей в глаза.

– Конечно, тётушка, я знаю! Вы самый близкий мне человек после отца и матери! Энни нежно поцеловала тонкие пальцы Мелиссы. Она действительно очень любила свою тётушку, хоть порой с ней было непросто.

В этот момент в гостиную зашел дворецкий и объявил о визите Мистера Эдвина Бакстера. Мистер Эдвин вел частную адвокатскую практику, состоял, как и положено уважающему себя солиситору5, в Обществе юристов – профессиональной организации солиситоров Англии и Уэльса, еще в 1845 году получившей королевскую хартию. Энни встречала мистера Эдвина лишь однажды – после смерти родителей, когда он помогал Мелиссе Баррингтон оформить опекунство над осиротевшей племянницей.