Мелиссу и Генри поженили накануне её семнадцатилетия. Юная и прекрасная, в то время она захлебывалась романами про рыцарей, и сама подавала большие надежды в литературе. Брак с прагматичным, расчетливым 32-летним мужчиной, далеким от «романтических бредней», никак не входил в её планы.

Интересно, что и Генри, после того как эссе Мелиссы победило в литературном конкурсе, чуть не отказался от женитьбы. Он не хотел жениться на «синем чулке», которая за интеллектуальными занятиями может забыть про услужение мужу. Но родители настояли и заверили, что после вступления в брак Мелисса бросит свои глупые занятия.

После свадьбы она сразу забеременела, через девять месяцев, как полагается, произвела на свет сына Фредерика и всю нерастраченную любовь направила на него. Генри к этому времени окончательно перестал интересоваться женой, всё время посвящал ювелирному магазину и собственному здоровью. Мелиссу это положение вещей устраивало, и она могла себе позволить по несколько месяцев гостить у Чайлдов в Блэкпуле – муж не возражал.

– А ведь я была на год моложе тебя, Энни, когда меня выдали замуж! – сказала тётушка. – И не уступала тебе красотой!

– Тётушка, вы и сейчас прекрасны! – искренне отозвалась Энни.

– Ты вот думаешь, что несчастна, правда, Энни? Ты сильно скорбишь по родителям. А ведь моих родителей, то есть твоих дедушки и бабушки, тоже рано не стало. Человек большую часть жизни проводит в одиночестве, без близких и любимых. Мужья к ним не относятся, – небрежно хмыкнула Мелисса. – А что эти родные делают для нас?! Ради нашего, якобы, блага лишают радости жизни! Прикрываясь благостными мотивами, делают нашу жизнь похожей на ад!

– Ну, что вы! Это не так!

– Не перебивай! – язык Мелиссы немного заплетался. – А мы, желая угодить родителям, добровольно несем на алтарь сожжения самое дорогое, но не укладывающееся в их систему взглядов и ценностей! Ты знаешь, Энни, вот уже почти два года, как нет Хэнка. Я сама себе хозяйка, теперь могу делать что захочу – снова начать писать, например. Но я уже не могу! Мое время, время творческого подъема, ушло безвозвратно! – Мелисса говорила очень искренне, а на ее лбу пролегла тень.

– Больнее всего, когда тебя не понимают! Хэнк никогда меня не понимал. Он хотел видеть рядом благовоспитанную куклу! Вот бы он удивился, если бы увидел, как легко я разобралась со всей бухгалтерией после его смерти! Этот ретроград никогда бы не поверил, что женщина может вести дела не хуже мужчины. Да ладно, Хэнк! А когда родители делят собственных детей на умных и способных по половому признаку?! Ты же знаешь, мы с твоим отцом – двойняшки. Я даже на целых две минуты старше него. Но сыну достается дом в наследство – он же будущая надежда и продолжатель рода! А дочке? Замуж выдать поскорее, пока товарный вид не потеряла… Её доля – рожать детей да вышивать подушки…

Энни сидела, потупив взгляд. Её смущали откровения тётушки. С одной стороны, она сочувствовала ей и считала, что Мелисса во многом права, но с другой стороны внутренний голос возражал против такого отношения к ближайшим родственникам. Бабушку и дедушку Энни помнила смутно; они умерли, когда ей не было ещё и трёх лет, но вот косвенные упрёки в сторону отца Энни больно ранили. Мелисса этого, кажется, не заметила, и продолжила:

– Но времена меняются, Энни! Благодаря Дизраэли и другим прогрессивным людям скоро Англия избавится от этой невыносимой речной вони, а заодно от всех прогнивших пережитков прошлого! В Лондоне, Бирмингеме, Ливерпуле и Глазго открываются мануфактуры и фабрики, экономическое могущество страны растёт! Ты в свои 18 лет уже познала жизнь, начала самостоятельно зарабатывать и можешь стать прогрессивной женщиной, а твоё шитьё – весьма доходная профессия! И главное, ты можешь оставаться независимой и свободной, чего не могла я!