– Соня, прости, но его отчисляют каждый семестр, – ответил Артём и добавил, – как я понимаю, ваша родительница всё уладит.

Соня обеспокоенно повела плечами.

– Нет?

– Не знаю, – призналась она. – Что-то я сомневаюсь. Вроде как он натворил там чего-то, и ректор настаивает… Не знаю, Тёма.

От того, каким грустным стало её лицо, и того, как нежно прозвучало его имя, Артём устыдился собственных мыслей о возможном Ромкином провале; теперь ему хотелось, чтобы с приятелем всё было хорошо и Соня лишний раз не огорчалась.

Он хотел что-то подобное сказать, но нужные слова никак не находились. Расставаться тоже не хотелось: он угостил Соню медовым яблоком, взял себе жареных каштанов, и они встали в толпу, наблюдавшую, как Иосиф со сползающей бородой и восхитительно красивая Мария разыгрывают сценку в окружении нескольких разномастных ангелов и двух топчущихся на охапке сена овец в деревянном вертепе. За ним больше угадывались, чем были видны, кремлёвские стены и купола церквей.

– Хорошо быть девой Марией, – сказала Соня почему-то немного сердито. Оглянулась на него:

– Правда же? Сидишь себе, живёшь со стариком – я читала, он был старик – а потом раз – и мать божьего сына.

– Я в Библии не силён, – признался Артём. – Но если верить науке, то такого вообще не могло быть.

– Вот и я думаю, – вздохнула Соня. – Нет, ну я думаю, с девой Марией могло, а вот со всеми остальными уже нет. Живи ты со своим старым мужем.

– Не обязательно, – возразил Артём. – В смысле, необязательно со старым.

Соня посмотрела на него своими глазищами и хотела что-то сказать, но тут потянулись нестройной шеренгой волхвы. Один из них был в блестящей кожаной куртке с шестерёнками и цепями.

– Какой! – восхитилась Соня.

– Я бы хотел такую куртку, – согласился Артём.

– Дорогая, наверное.

– Ничего, – неожиданно Артём почувствовал себя уверенно. – Я закончу курс, получу диплом, дальше – работать, а там и не только на куртку хватит.

– Я бы тоже уже хотела работать, – вздохнула Соня. – По-моему, ничего в этом нет зазорного, зато деньги были бы. Но маменька все ещё умом в девятнадцатом веке – неприлично!

– Это многие, – согласился Артём. – А ты правда хочешь?

– Правда хочу. И думаю, что могу. Хотя бы и в каком-нибудь магазине… Конечно, здорово было бы вышивать или рисовать цветы – я недурно рисую цветы акварелью и по шелку – но этим не заработаешь.

– Отчего же, – возмутился Артём, – вполне. Можно отдавать в лавки на реализацию, можно продавать эскизы, а можно и изделия ручной работы, если придумать, как это организовать. И Фаберже с чего-то начинали!

– И всё же – у них был стартовый капитал! У всех есть. А у нас, боюсь, стартовая нищета.

– Я бы спросил у отца, кому может быть интересно такое дело, да до выпуска он со мной и разговаривать не будет, – ответил Артём и добавил, – а после ты уже, может, обручишься. Ну и… денежный вопрос пропадёт.

– Пропадёт? Думаешь, я не могу выйти замуж за бедного и по любви? – Соня отвернулась и стала стряхивать редкие снежинки с тёмного рукава.

– Не думаю, – быстро ответил Артём. – Но боюсь, что твоя семья…

– Моя семья как-нибудь переживет, – спокойно ответила Соня и уставилась на сцену.

Артём помолчал.

И ещё помолчал. Вздохнул.

Вот бы ему хоть часть лёгкости Ромки по части девушек! А то стоит тут неприступная, даже коса – как упрёк, и что прикажете делать?

Снег полетел сильнее.

– Соня, – осторожно начал Артём, словно ступая по тонкому льду. А потом – была не была! – провалился в пропасть.

– Соня, вы же знаете, что вы мне нравитесь?

Соня медленно повернула голову к нему, покраснела, сжала губы. Неловко кивнула.