Мужчина тем временем вошёл и встал у стены:

– Мешать намерения не имею, можете продолжать.

Чего он ждёт?

Посмотрел на Аглаю – нервничает ли? Непонятно. Молилась она горячо, но искренне ли на этот раз?

Встал очередной бородатый мужик, похожий на всех остальных, затянул любимую песнь про пророка. Феоктист обладал всеми возможными способностями и добродетелями, пекся неустанно о благе вверенной ему паствы, почитал богов, знал истинную силу земли русской и ещё черт знает, что ещё. Конечно, ему лично был глас небес, на каждом шагу случались вдохновляющие чудеса и знамения, и сам он нёс благодать, воспоём же славу! Славу!

Роман так старательно мимикрировал под окружающих, что чувствовал, как вспотела спина. И что тот смотрит, наслаждается зрелищем? Наверняка приехал на машине. Поймать пешего – дело лёгкое. Разве что в леса…

В глушь. Ночью. Чушь.

Ладно, можно и сдаться… В конце концов, ничего не доказано, он не причём.

Лишь бы Аглая внезапно не струхнула!

Моление тем временем закончилось. Полицейский отделился от стены и отправился к корейцу.

Вместе с ним вышел, дверь за ними закрылась.

Сквозь шум разговоров, тут же возникших после ухода полиции, послышался шум отъезжающей машины.

Роман медленно выдохнул. Аглая лишний раз поцеловала икону.

– Рома, может, не стоит? – завела она, стоило им выйти за дверь.

– Ш-ш-ш! – они дошли до её дома. Оглянувшись по сторонам, он чуть притормозил у калитки:

– Не понимаешь? Всё складывается! Даже этот уехал с корейцем, значит, будет занят. Некому караулить.

Аглая пошла за ним в дом, но он чувствовал, что она колеблется. Черт, некстати!

Он и сам уже сомневался – начинало казаться, что, может, и нет ничего в этих развалинах. Может, она всё сочинила, чтобы его удержать?

– Говорят, корейцы эти перебежчики, – разглагольствовала тетка Аглаи за ужином. Мучая старую картошку, сухую и без приправ, Роман думал о том, что в Москве первым делом пойдёт и поест – в нормальном месте, мяса, лучше даже шашлыков…

Вечером все улеглись спать, и, выждав и дождавшись бодрого храпа с посвистыванием и причмокиванием, Роман поднялся.

Аглая, к счастью, без споров собралась, выскользнула с ним и зашагала по пустой улице. На небе светилась жёлтым пятном луна и обливала дома с заборами бледным светом, освещая им путь. Повезло; но то, что он считал удачной ночью, ей казалось дурным знаком, собранием знаков – всё сплошь дурных.

Эта большая круглая луна, это явление полицейского, эта излишняя спешка. Знаки, знаки, знаки. Нет, Аглая очень хотела, чтобы всё закончилось, чтобы всё получилось – и они уехали отсюда навсегда, навсегда, и никогда бы не возвращались.

Но для этого всё должно было быть правильно. Безукоризненно. Безупречно. Тот самый единственный шанс в жизни, который так любят воспевать певцы и сказки, тот самый шанс выбраться, шанс исчезнуть – и Ромка слишком торопился. Не верил ей что ли? После всего, что было?

Хотя и она ему толком не верила, как не верила никому до самого конца; но выдавать её нет резона, если один попадётся – сдаст другого. Пойдёт ли он на убийство? Ножик – туристический, складной, – она носила в кармане, но обезоружить женщину просто…

Господи, да что она несёт! Аглая бросила взгляд на парня. Нет, он для такого трусоват. Вот что отец Угрим может кого-нибудь прибить, она не сомневалась – из-за взгляда, тёмного, тяжёлого, с затаённым безумием.

Роман как-то спросил:

– За что ты его так ненавидишь?

Спросил легко, словно о мороженом. А она тут же замялась, протрезвела – от вина, дурмана, запаха его тела – и ответила в тон, легко:

– Да иные отцы… к плотским утехам неровно дышат.