Выбор как решение встанет перед Соколовым гораздо позже – когда он уже выберется из военных испытаний (но начало этого выбора как пути было именно тогда, в заброшенном храме). Потеряв в огне войны всю семью – жену и троих детей, Соколов решает уехать подальше от родного Воронежа, с которым связана его человеческая трагедия, и уезжает в Урюпинск, где начинает работать шофером грузовика. Здесь, сидя на веранде придорожной столовой, он каждый день видит маленького оборвыша – сироту Ванюшку, который жадно бросается на каждый протянутый ему прохожими кусок хлеба. И вот теперь перед Соколовым действительно встает выбор: выйти из бесконечного круга своего горя, так глубоко поселившегося в его душе, к Другому – или навсегда остаться в бесприютном отчаянии своего одиночества? Обрести ли в Другом дом для своей души – или навсегда вынуть себя из этого мира? Соколов сажает Ванюшку в кабину своего грузовика – «прокатиться до элеватора» – ив дороге спрашивает мальчика, где его отец, где мать… Узнав трагедию ребенка, Соколов, внутренне уже принявший решение, все еще мучается какими-то потаенными мыслями (сомнением ли, значимостью ли происходящего?), долго отводит от Ванюшки свое напряженное лицо – и наконец признается (именно признается, и прежде всего сам себе): «Ванюшка, а ты знаешь, кто я? Я – твой отец». Следующая за этими словами сцена может быть отнесена к самым пронзительным кадрам кинематографа, которые нельзя смотреть без слез. Крик Ванюшки: «Папка! Родненький!» Отец и Сын – нашедшие друг друга, найденные друг другом, нашедшие каждый себя в Другом, две бесприютные души, слившиеся воедино в бесконечном объятии в кабине съехавшего на обочину грузовика..}

Чтобы почувствовать разницу в ощущении реальности, обнаженной войной, российского и западного сознания, обратимся к фильму Робера Брессона «Приговоренный к смерти бежал, или Дух веет, где хочет» (1956). Дело происходит в тюрьме, куда в период фашистской оккупации (1943 год) попадает главный герой по имени Фонтэн. Он арестован за подпольную разведывательную деятельность. В ожидании решения суда по своему делу он сидит в одиночной камере и ведет обычную (повседневную) жизнь одного из многочисленных заключенных. Каждое утро все узники выходят из своих камер, выстраиваются в цепочку по одному, и, держа в руках каждый свою парашу, спускаются вниз но [26] узкой лестнице во внутренний тюремный двор. Один за другим, двигаясь по кругу, измученные люди подходят к выгребной яме и выливают в нее содержимое параши. Все движения измученных заключенных, похожих на призраков, повторяемые изо дня в день как ритуал, сопровождаются прекрасной, возвышенной сакральной музыкой Моцарта. Эпизод приобретает значение не просто будничной реальности войны (это воспринималось бы так, если бы звука не было совсем), а возвышается до символа новой, страшной и абсурдной реальности XX века, полностью изменившей понятие о человеке.

Свое отношение к реальности Брессон провозглашает еще до начала действия картины, предпослав ей собственный автограф: «Эта история абсолютно правдива. Я рассказал все как было, ничего не приукрасив». Действие, как мы уже упомянули, происходит в 1943 году во французском городе Лионе. Следует сразу сказать, что в картине много деталей, которые на взгляд русского зрителя странны или вообще невозможны (то есть были бы невозможны на территории оккупированного Советского Союза). Например, в самом начале фильма мы видим, что трое арестованных французов этапируются в тюрьму на заднем сиденье легкового автомобиля.