– Оставь себе! У нас достаточно средств, чтобы добраться куда угодно. Сейчас больше, чем любые богатства нам потребуется удача!

– Юлия хотела, чтобы все это послужило для твоего спасения. Пусть так и будет! – не согласился Авл и насильно, как некогда Юлия, вложил украшения в руки Корнелия. Убери их поглубже, от любопытных глаз. И вот эту пряжку, – продолжил он потом, указывая на дракона, – спрячь, сними отсюда! Замени на что-то менее приметное. Тебе предстоит скрываться, уходить от возможных постов. Негоже в такой ситуации привлекать внимание дорогими каменьями.

Корнелий невольно побледнел, прикрыл пряжку ладонью, только сейчас сообразив, что его ждет далеко не увеселительная поездка. На безымянном пальце сверкнуло дорогое обручальное кольцо, тоже вызвавшее недовольный возглас Авла.

В этот момент Антония вышла из дома, облаченная в серые дорожные одежды, больше подобающие рабыне, а не супруге римского патриция. Корнелия ее вид еще больше привел в уныние. Он мечтал, чтобы она блистала, но вот к чему привели его неумеренные мечты. Антония скользнула взглядом по суетливым рабам, таскавшим поклажу в повозку, невесело улыбнулась Марку, словно извиняясь за нежданное, опасное путешествие. Еще раз поблагодарила Авла, самоотверженно спасавшего друга, и шагнула к мужу. Молча, с особенной заботой, соответствовавшей моменту, сняла приметную пряжку с его плеча, заменила ее медной, а золото вложила в ладонь Корнелия.

– Нам пора, – тихо сказала она, – Посланники из Рима должно быть близко.

Она была очень бледна, тонкие пальчики, дрожали, застегивая пряжку, но больше ничто не выдавало ее страха перед грядущим, или ее сомнений.

Авл углядел на ее руке такое же, как у Корнелия кольцо с сияющим голубым камнем и вздохнул:

– Снимите кольца! Они слишком приметны!

Парные кольца Корнелий заказал у лучшего ювелира в Риме еще весной, как символы любви и брака. Снять их ни у него, ни у нее не доставало духу. Антония жалостливо взглянула в синие глаза, прошептала:

– Я не могу…

Корнелий забрал руки Антонии в свои. Перевернул кольца камнями к ладони. От сознания собственной беспомощности перед злым роком у него тоскливо ныло сердце

– Ты выбрала неправильного мужчину, вынужденного, словно безродный странник скитаться по свету в поисках счастья, – горько обронил он, подсаживая ее в повозку, – Я бы хотел, одевать тебя в шелка, одаривать драгоценностями, с гордостью демонстрировать миру. Ты могла бы повелевать рабами в обширных владениях, прогуливаться по паркам Рима, в сопровождении, подобающей твоему статусу свиты и охраны, вызывая зависть женщин и восхищение мужчин. Вместо всего этого я заставляю тебя взобраться в тряскую повозку и устремиться в неизвестность, прочь ото всего, что тебе дорого. Должно быть ты тысячу раз пожалела о том дне, когда согласилась разделить со мной мою судьбу.

– Я никогда не пожалею о том, что полюбила тебя, – отозвалась она, прямо глядя в синие глаза дорогого мужчины, дрожащим голосом, зато уверенно, – Я не стремлюсь кем-то повелевать. Вызывать зависть других – не такая уж большая заслуга. Твоего восхищения мне вполне довольно для счастья. Обилие шелков и дорогих украшений не приносит сердечной услады. Мое счастье – ты, Корнелий, твоя ослепительная улыбка, твои ласковые руки, теплые губы и твое любящее сердце. Вот чего на самом деле я бы никогда не хотела потерять и именно там, где находишься ты, хотела бы быть.

Он благодарно ее поцеловал, со вздохом выпустил из объятий, потому что рассуждать и сетовать в общем-то было некогда, взял протянутый рабом острый гладиус, прицепил к поясу под плащом, подальше от любопытных глаз, еще раз пожал руку Авла, вскочил в седло, подведенного к нему коня и дал знак к отправлению.