К Юлии подступила стража, а цезарь еще раз, хмурясь и кусая губы, пробежал глазами выводящие его из себя строки.

– Неблагодарный гаденыш! – вырвалось у него.

Нерва не отступил от Юлии, мановением руки приказал стражникам остановиться, не подпустил их ближе, чем на шаг к ней.

– Мой государь! – воскликнул он, – Я еще раз призываю тебя пожалеть будущую мать, ожидающую наследника прославленного рода! Отпусти Юлию с миром! Она не повинна в преступлении брата. Она ничего не знала о нем!

– Смеешь оспаривать решения своего императора? – прошипел тот на такие слова, – Сам стремишься попасть под суд?

– Государь и бог! – ответил сенатор, – На свой страх и риск я все же озвучу мнение, которое сложилось у сенаторов о происходящем. Да! Корнелий Виртурбий виновен без сомнения. Показания свидетелей и все эти письма говорят о его виновности. Но не его сестра! Она всего лишь защищает то, что ей дорого, как я сейчас защищаю ее. Отправь несчастную домой! Женщина, ожидающая ребенка, не может быть брошена в сырой подвал, не должна прожить даже сутки среди настоящих преступников. Если желаешь наказать ее – просто запрети покидать стены ее жилища, но не лишай комфорта, столь необходимого в ее положении.

Юлия обернулась к Нерве не без благодарности. Он один из всех присутствующих решился вступиться за нее. Однако ей было очень больно, и непонятно отчего все вокруг осуждают Корнелия. Как и где он провинился? А она еще не верила Ливии, утверждающей, что ее Клодий пострадал из-за пары неосторожных фраз, высказанных в курии! Сегодня, сейчас, она убедилась, как просто осудить невиновного. Она сама была на краю гибели из-за нескольких ничего не значащих строчек злополучного письма и попадет туда же, где сейчас томится Клодий, если Нерва не одержит верх.

– Благородный сенатор прав, – неожиданно выступил вперед Марк Азиний Аттратин, – Наши женщины – все, что у нас есть. Кто родит нам сильных сыновей, способных в будущем постоять за империю, если мы станем осуждать и убивать несчастных за преступления их мужчин?

– Государь! Отпусти Юлию с миром! – присоединился к просящим и Клемент Аррецин, – Пусть отправляется домой вынашивать и рожать наследника «прославленного рода».

Последние слова у Клемента прозвучали, как издевка, но никто не обратил на это внимания, кроме самой Юлии. Префект знал и понимал слишком много из того, что знать и понимать не должен был. Не он ли поспособствовал осуждению Корнелия? Не Антония ли, украденная у него с виллы, всему виной? Не за нее ли он мстит брату?

Домициан переводил недовольный взгляд с одного лица на другое. Что это? Опять заговор? Неужели все в этом огромном зале против него?

– Стража! Исполнять мой приказ! – крикнул он с истеричными нотками в голосе, чувствуя, как от липкого страха холодеют внутренности.

Юлия, с неожиданной для самой себя силой, вырвалась из рук солдат, бросилась к подножию трона, обняла царственные ноги, окутанные тогой.

– Пощади! – взмолилась она, – Не губи напрасно! Твоя власть велика, и она не позволит погибнуть невинным!

– Пощади ее! – шепнул, на ухо цезарю, поднявшийся к нему на возвышение Клемент Аррецин, – Она сильно напоминает тебе своего брата, но не она, а он на самом деле терзает твое сердце. Именно на его предсмертные мучения ты жаждешь смотреть.

Домициан с раздражением оттолкнул Клемента, вперил в Юлию, все еще сжимающую его ноги, тяжелый взгляд. Клемент понял! Клемент без сомнения прав! Пусть эта тварь уходит!

– Пойди прочь! – проговорил император через силу, – Благодари богов за свое спасение.

Юлию отпустили, правда императорская охрана сопровождала на обратном пути носилки Марка Кокцея Нервы, вызвавшегося доставить молодую женщину домой. После пережитого, патриция чувствовала себя плохо, но все равно всю дорогу с волнением выспрашивала у своего спутника, как так получилось, что Корнелия осудили за измену. Нерва рассказал ей все, что знал: про парфянскую переписку, про Лже-Нерона, вместе с Артабаном IV готовящемся к наступлению на Рим, про вражескую конницу для которой Корнелий готовит лошадей.