Анне всегда было тяжело показывать свои эмоции, и она многие годы, в молодости, пыталась себя перекроить. Не удалось, она все так же сторонилась обсуждений душевных терзаний и не могла открыто сказать близким о своих чувствах. Порой, ее это безумно угнетало, ей казалось, что дочь видит в ней тирана в юбке, а внучка ненавидит за правила, которые Анна устанавливала с самого детства, и за неумение приласкать.

Но прошло уже много лет, прошла уже вся жизнь, и менять, как Анна считала, что-то было уже поздно.

А ведь, на самом деле, никогда не поздно сказать близким о том, что они дороги и любимы.

Никогда не поздно. У проявлений любви нет срока годности.

Он видел как она выходит из леса, помахивая полным ведром.

Нет, этот молодой человек не следил за девушкой, но всегда был рад, когда их пути, так или иначе, пересекались. Поскольку он был подмастерьем плотника, а она – внучкой вдовы бывшего старосты, видеться им было особо негде. Но Лан всегда надеялся на случайную встречу, на миг, на взгляд.

Среди всех молодых девушек, а их было немало, его заинтересовала именно она.

Тихомира.

Девушка, которая ненавидела всей душой свое полное имя, и всегда просила называть ее коротко – Мира. Лан помнил, что в детстве она даже дралась с мальчишками, которые пытались обращаться к ней «Тихомира», игнорируя ее просьбы.

В ней, в этой хрупкой девушке с каштановыми волосами и серо-зелеными глазами, он видел и находил силу, которой сам не обладал.

Но кто он такой, чтобы хотя бы просто представить, помыслить, о том, чтобы прийти к ней свататься? Безымянный сын плотника Богдана, прекрасно знающий, что был когда-то усыновлен. Родные родители от него отказались, бросили, обрекая на голодную смерть среди холодов февральской зимы… Лан был никем. Его прошлое – темное пятно.

А бабушка Миры – мудрая и суровая Анна, вдова старосты, никогда не одобрила бы такой брак.

Так что все, что ему оставалось, – это пустые взгляды да вздохи.

* * *

– Я отправил тебя час назад, – немного возмущенно сказал Богдан – отец Лана, когда молодой человек вошел в конюшню. – Что можно было так долго делать? Или ты замечтался и опять заблудился в трех соснах?

Лан покраснел.

– Извини, – он передал отцу холщовый мешок с покупками, за которыми тот его отправил в лавку краснодеревщика. – Тут все, что ты просил.

– Спасибо, – кивнул Богдан, забирая мешок. Развернув, он достал оттуда бутыльки с красителями и морилкой – для будущих стульев, которыми сейчас занимался. Внимательно все рассмотрев, и убедившись, что Лан купил то, что было нужно, он снова кивнул. – Молодец. В следующий раз постарайся не задерживаться.

– Извини, – снова повторил Лан.

Мужчина вздохнул, а потом сел на недоделанную скамейку. Каждое его изделие было воплощением вкуса и утонченности, и посему было удивительным, что доступные цены на услуги Богдана позволяли почти всем жителям иметь дома такую красоту.

– Кажется, нам с тобой пора поговорить, – протянул мужчина, смотря на сына.

«В какой момент он так сильно вырос? – удивленно подумал Богдан, рассматривая высокую фигуру Лана, мускулистые руки, кучерявые волосы с отросшей челкой, которая все время лезла в глаза и вынуждала сдувать себя. – В какой же момент ты перестал быть мальчиком и превратился в мужчину? Как же я это упустил?»

– Я слушаю, отец, – послушно ответил Лан и приготовился внимать словам Богдана.

– Думаешь, я не знаю, что с тобой происходит? – наугад спросил мужчина. Разумеется, он не знал в чем дело, но рассчитывал получить от сына подсказку.

Тот, как и предполагалось, смутился.