– Пожалуйте в дом, – тем не менее радушно приглашаю я.

Обнимаемся и с Карпом Петровичем, и с соседом. Бля, не узнал как того зовут. Но приходит на помощь купчина:

– Елисей Пантелимонович, – говорит он, подталкивая рыжего в бок. – Иди первым, а мне ещё надо покупки достать.

Точно, вспомнил! Мирон, мой слуга, как-то называл имя соседа – Елисей Пантелимонович. Значит, всё верно. А вот купец Зернов, помимо иконы, кажется, ещё что-то привезти должен был… Но что именно, память, как назло, молчит. Любопытно даже стало, что он там в телеге прячет.

Во дворе стало тесновато. Сначала замечаю карету – замызганное, массивное чудовище метров пять в длину, запряжённое парой лошадей. Ею управлял кучер, который теперь суетливо тащит корзину с подарками в дом, весело перекрикиваясь с прислугой. Во-вторых, есть ещё и телега, крытая какой-то дерюгой. Та точно купчины. Тоже пара лошадей, ну и возчик уже, а не кучер – мордатый здоровый дядя, который у хозяина и за охрану, поди, ещё.

Не жду покупок, иду в дом. На столе полное изобилие. Деревенское, конечно. В центре стола огромная рыбина, метр в длину, не меньше, запеченная целиком в печи – чешуя блестит золотистой корочкой, а аромат такой, что в животе невольно заурчало. Мои слуги расстарались.

Гостем выкладываются кривоватые разновеликие бутылки из темного стекла и что-то вроде закуски мясной. Четыре штуки, навскидку, все, примерно, по литру! Это если даже и вино, то его очень много. Рассаживаемся. Купец уже вручил мне икону – на вид дорогая, золотистая, вся в искусной работе. Но, кроме иконы, у него при себе ещё свёрток да деревянная резная шкатулка сантиметров сорок на двадцать имеются.

– Что, Лешка, заждался? – басит он, наливая себе вишневой, как выяснилось, наливки. – Я своё слово держу! На то мы, Зерновы, и купцы! Извернусь, но найду что обещал! А?

Память по-прежнему отказывается мне помогать, и я вгрызаюсь в запеченную белорыбицу. Покажет же он мне когда-нибудь то, что я у него купил? Гость пошевелил усами и недовольный моим спокойствием нажал на какой-то зажим на столярном изделии.

Шкатулка открылась. Я поначалу и не понял, что там лежит. Длинная костяная трубка с каким-то выростом по краю, вроде как из камня, фарфоровая красивая миска, что-то вроде циновки, пара железяк с костяной ручкой, одна из них похожа на ступку, но с квадратным основанием. Что за хрень?!

Зернов сидит довольный, как будто вынул из шкатулки какое-то величайшее сокровище.

– Настоящий набор, из Лондона! – хвалится он, разворачивая сверток и протягивая мне какой-то довольно увесистый мешочек. – Товар лучше, чем тот, что я тебе привозил раньше!

Развязываю и сначала не понимаю, что там за коричневатая масса виднеется. А потом дошло – опиум. Я ещё и нарик?

– Сорок два рубля ассигнацией ещё мне должОн! Не хватило, – окончательно добивает меня добродетель.

Держу покерфейс – купил и купил. Употреблять же мне сейчас это не обязательно. Тем более в случае чего как обезболивающее пойдет.

Первый тост – за хозяина дома, то есть за меня. Назло гостям отпиваю только один глоток и ставлю стопку обратно на стол. Стопка, к слову, кривоватая и мутная, граммов на сто пятьдесят.

– Не пойдёт так! – ревёт медведем Елисей, возмущённый до глубины души. – Обидеть хочешь?

– Дохтор пить запретил, – отвечаю спокойно, не ведясь на уговоры, – расшибся давеча на телеге.

Мордовороты тут же потускнели лицами – явно расстроились. Не иначе моё пьяное состояние им для чего-то нужно. Ясно как божий день. Переглядываются между собой, думая, что я этого не замечаю. Лешка бы, может, и не заметил. Но Герман Карлович в его теле уже собаку съел в подобных делах.