Щелчок тумблера, и она в кровати, оберег забыла снять. Вставать нет сил, он особо и не мешает. Вот бы еще из окна хоть как-нибудь подуло, но подумать об этом она не успела. Второй щелчок, и Юля отключилась.

Темно и плохо пахнет. Да нет же, воняет так, что дышать тяжело. Хочется спрятаться от этой вони, зажать нос, но ничего не помогает. Юля наощупь идет вперед, одной рукой зажимая нос. Под ногами холодная липкая жижа, а она босиком и в пижаме, которая точно провоняла мерзкой тухлятиной. Она идет на желтое мерцание, похоже на фонарь или лампу. Нет, точно фонарь, старый, в стальной ржавой решетке. Впереди мерещатся громадные тени, и Юля замирает на месте, с трудом сдерживая кашель. Горло болит нестерпимо, а тени не уходят, они замерли. Юля закашлялась, и тени встрепенулись, заметались и вдруг пропали.

Юля пошла вперед. Страшно не было – это же сон, мало ей кошмаров снилось после фильмов, которые находила Альфира. Она в небольшой комнате, фонарь мерцает слева, света так мало, что трудно разобрать, что лежит на полу. Похоже на рваный матрас, а в углу ведро. Она поднимает с пола обрывок ткани, похоже на рукав платья, Альфира носит что-то подобное. Разобрать цвет невозможно, ткань грязная и истертая. Юля слышит шум, топот сапог по бетонному полу, и сует обрывок в карман куртки пижамы. Так вот зачем на пижаме карманы, чтобы во сне класть туда всякий мусор.

Топот все ближе, она прячется в правом угол у двери, чтобы ее не было видно. Тонкая фланелевая ткань не защищает от холода склизкой стены, лисята возмущенно пищат, сворачиваясь в клубки. Эту пижаму ей подарила Альфира просто так, она как-то зашла в Детский мир, где любила покупать какую-нибудь дичь для братьев и увидела белую пижаму с необычно серьезными лисятами, сбивавшими подушки и застилавшими простыни для младших братьев и сестер, резвившихся на штанинах. Юля не возмущалась, привыкнув к причудам подруги, особенно пижама не понравилась матери, поэтому Юля надевала ее чаще всего. Лисята спрятались под кроватями, забаррикадировавшись подушками и одеялами, и больше не пищали. Внезапно загорелся яркий свет, а в голове зашумело, как после удара.

Придя в себя, Юля поняла, что находится в камере. Она была точно такой же, как в фильмах, потолок только слишком низкий, даже она смогла бы в невысоком прыжке достать до него. Тяжело же здесь было бы Максиму или его другану Сереге. Юля представила брата и его друга сердцееда, игривые попытки которого она отшила при первом знакомстве, и ей стало немного смешно. И не потому, что их заперли в эту камеру, а потому, как бы они здесь ходили, боясь лишний раз поднять голову, чтобы не чиркнуть макушкой о заплесневевший потолок. Стало легче, и топот сапог куда-то исчез, осталась гнетущая тишина и раздражающий зуммер от напряженных ламп дневного света. И почему их так называют, в этом жестком белом свете не было ничего естественного, в морге и то, наверное, приятнее.

Лязгнула задвижка, и открылось смотровое окно. Кто-то смотрел в камеру, искал ее. Юле стало страшно, а из ведра-параши так завоняло, что стало тошнить до рези в пищеводе и горле. Она стала кашлять, еле сдерживая рвущуюся из пустого желудка желчь.

– Подойди ко мне, не имеет смысла прятаться, – позвал ее тихий женский голос. Когда-то он был приятным, немного низкий для девушки, обволакивающий и манящий, Юля завидовала таким девушкам, считая свой голос слишком тонким и детским. Теперь голос стал глухим и сиплым, наверное, так начинают разговаривать все, кто долгое время живет под землей в каменном мешке. – Не бойся, меня не надо бояться.