– Лепота! – подумал Леольh. – Нет, всё-таки какая-то сказка во всём этом есть.

И словно в опровержение этой мысли, завыла полковая собака. Эйфорию сняло, как сапогом, и Леольh вспомнил, зачем он идёт.

Публичные выступления всегда были неприятны ему. А здесь тем более. Опять он будет вещать о построении научного эметизма в отдельно взятой стране, о необходимости соблюдать законы, установленные святым hАшуа, о Великой Апрельской Справедливой революции, а эта Сараh будет смотреть на него, как на самца, тратящего попусту свою энергию.

Леольh с детства не терпел медсестёр. Они иногда приходили в квартиру, где он болезненным, но счастливым ребёнком жил с родителями и сестрой, лживо-лицемерно улыбались, банально шутили и, неожиданно, улучшив момент, втыкали в несчастную попу Леольhя иглу шприца…

Но эта Сараh, толстая базедовоглазая медсестра из медсанбата с большой щелью между верхними передними зубами, бросавшая на мужчин полка обещающе-блудливые взгляды… Даже верблюду без медицинского образования было понятно, что у неё какие-то гормональные проблемы. На подбородке у неё, как у мужчины, росли волосы.

И всё же Леольh испытывал к ней странное чувство. Ему было и брезгливо-жалко её, и, одновременно, она возбуждала его. Может быть, это происходило потому, что Леольh был не избалован женщинами, а здесь, в этой тундре, Capah казалась лёгкой добычей? Может быть… И ко всей этой «сборной солянке» чувств примешивалась ещё и детская боязнь-нетерпение медсестёр…

Река Дан была в этом месте не очень широкая, неглубокая и прозрачная. По берегам её курчавились ивы и краснели своими цветками олеандры. Коричневые коровы брели по колено в воде и пили воду. Утки были все чёрные и плыли, держась недалеко от коров, сторонясь людей, которые вместе с животными тоже брели вдоль реки со счастливыми лицами.

А счастливы они были потому, что их Учитель, hАшуа, совершил чудо. Самое настоящее… Они только подошли к Дану, когда неведомо откуда появилась многочисленная орда варваров. С диким улюлюканьем и криком они окружили hАшуа и его последователей…

И вдруг… Учитель запел. Да! Да! Запел! Голосом необыкновенной силы и красоты. Он пел о едином Боге, выведшим вреев из гипетского рабства, о рае, в котором человек человеку будет друг, товарищ и брат, соблюдая Божьи Заветы Десятисловия. О бессмертии души, об аде и смертных грехах, о мессии…

Варвары сначала остолбенели, а потом… Потом они уснули. Повалились на землю и уснули. Тогда hАшуа во весь голос сказал им: «И подниметесь вы, и уйдёте в стан ваш». И послушно встали с земли варвары, и ушли. Ушли безмолвно и больше не вернулись. Словно и не было их.

Потрясённые ученики попадали на колени перед hАшуа. Но он только произнёс: «Встаньте с коленей и продолжайте путь ваш».

Поэтому-то и были так счастливы их лица на фоне глупых коричневых коров и чёрных уток: ведь, в отличие от животных, они теперь твёрдо знали, что идут верным путём.

Так вот… Что бы вы подумали, если бы увидели эту семейку, загорающую на солнце под огромной пышной сосной, огороженной великолепными большими белыми камнями? Загорающую без тени смущения именно на этих великолепных камнях. Да ещё и от удовольствия выгнув спины? То-то же… А Эльчуша знала, что подумать. И подумала она вот что: «Это папа, мама и дочка». Причём так громко подумала, что даже я услышал, хотя был занят своими, по обыкновению великими, мыслями. Несмотря на мои по-дилетантски невыносимо глубокие и такие же широкие познания, всё же в вопросе определения пола у рептилий я был, к стыду своему, откровенно слаб. Поэтому я сделал вид, что великие мысли стали совершенно бездонными, и только пробурчал: «Бог их знает, этих ящериц. Вполне вероятно». На что Эльчунька только хмыкнула, удивляясь моей некомпетентности. И поделом мне. Не знать таких простых вещей!