– В принципе, – задумался мужик, закуривая сигарету, – рога как средство самообороны можно использовать. Если что, могу ими к стенке припереть. Живет тут на краю села девица одинокая, я у нее иногда кур ворую, с голоду чтобы не помереть, да и приятная она. Ноги сами ведут. Может, посвататься?

– Главное рогами ее сразу к стене не приперайте, – посоветовал Иван Иванович, – пусть сперва привыкнет.

– Что вы! – обиделся мужик. – Рогами только если чужой кто с нехорошим намереньем полезет. Спасибо вам за совет. Можно я в дорожку сигаретку еще возьму? До села путь не близкий.

– Не вопрос, – улыбнулся Иван Иванович. – Желаю удачи.

Мужик заложил сигарету за ухо и размашистой рысью побежал по степи.

– Как вас зовут? – крикнул ему вслед Иван Иванович. – А то неудобно, не познакомились.

– Народ Чубакаброй кличет, – через плечо кинул мужик, – а так я Федор Петрович.

– Приятно познакомиться.

Иван Иванович, устремился в самое сердце грозовой тучи.

Федор Петрович Чубакабра торопливо рвал в степи маки. Он надеялся, дождь не застанет его в пути.

Иван Иванович уговорил молнию не ударять в одиноко бегущий объект.

12

Иван Иванович остановился отдохнуть на берегу живописно заросшего кувшинками болотца. Вокруг было умиротворяюще тихо, лишь иногда сочный квак старой жабы или трепетание стрекозиных крыльев нарушали болотистый покой. Иван Иванович от нечего делать гадал на ромашке. Любит, не любит…

– Тихо ты! – услышал он скрипучий голос с кочки неподалеку. – Не любит! И не полюбит никогда…

Приглядевшись, Иван Иванович различил скукоженную фигуру болотного хмыря. В одной лапе хмырь держал сачок, другой почесывал пятку. Рожа его до глаз заросла похожей на мох бородой, череп же был абсолютно лыс и поблескивал в закатных лучах.

– Почему вы так решили? – поинтересовался Иван Иванович. – Разве меня нельзя полюбить?

– Насчет тебя не знаю, – проворчал хмырь, – а вот меня точно не полюбит.

– Значит, найдете ту, которая полюбит, – беспечно сказал Иван Иванович.

– А мне не надо, – насупился хмырь. – Мне достаточно, что каждое утро я срываю для нее свежие кувшинки и ловлю самых красивых стрекоз. Она смеется, плетет венок и отпускает стрекоз на волю. А я, затаившись в камышах, сижу, и мне хорошо. Просто от того, что она смеется… Знаешь, какой у нее смех? Как первый подснежник, как летящий пух одуванчика. А хвост! Каждая чешуйка ярче блеска солнечного луча в капле росы. Эх… А я…

Хмырь встал во весь свой небольшой рост и пригладил бороду. В изумрудных глазах сверкнули слезы.

– Нормальный мужик, я считаю, – пожал плечами Иван Иванович.

– Не пара я ей, – вздохнул хмырь. – Она самая красивая русалка на свете, ну как я ей о своих чувствах скажу? Ей, небось, морского царя подавай. На смех только поднимет…

– А вы пробовали? – спросил Иван Иванович.

– Ты что! – замахал на него хмырь. – Я заговорить с ней боюсь. Каждый раз, как вижу, язык отсыхает начисто. Да и не замечает она меня. Маскироваться хорошо умею.

– Слишком много вы за нее думаете, – сказал Иван Иванович. – А она тем временем, может, от любопытства изнывает. Кто дарит каждое утро цветы и стрекоз?

– Да ладно… – недоверчиво склонил голову хмырь.

– Будете дальше маскироваться, так и не узнаете.

– А была, не была! – воскликнул после недолгого раздумья хмырь. – Пойду прямо сейчас и все как на духу выложу! Только хлебну для храбрости. У тебя, кстати нет? Чего-нибудь покрепче…

– Есть, – Иван Иванович протянул хмырю фляжку, – только не увлекайся, иначе все дело испортишь.

– Ага, ага, – Хмырь присосался к фляжке, потом пригладил лысину и нырнул в болото.

Иван Иванович догадал на ромашке, вышло, что любит. Потом поднялся и пошел вперед, к горизонту.