Мы ведь так мало знали о мультивселенной, но так рьяно пытались всё изучить. Нельзя с уверенностью сказать, что других миров нет, как и о русалках – океаны изучены всего на пять процентов…

– Равенна!

Я очнулась от мыслей лишь тогда, когда уже дошла до кабинета. Меня больше не окружали холодно-алые огни города или печально-серые коридоры университета. Пол в чёрную и белую клетку, как шахматная доска, пару книжных шкафов из хорошего дерева, несколько чьих-то портретов, длинный стол в виде парты, вдоль которого стояли красные стулья, полупрозрачные занавески, сквозь которые виден заснеженный Равенхилл, – убранство комнаты дорогое, красивое, тёмных оттенков, идеально начищенное. И так весь университет, а точнее замок, когда-то принадлежащий странному типу по имени Рэбэнус Донован. Я не так много что о нём знала, как местные жители, лишь слышала, что это был очень богатый и жестокий человек, который погиб в середине XIX века. И, кажется, кто-то верил, что он до сих пор ещё жив…

Ерунда какая.

– Чего тебе?

Я посмотрела в зелёные глаза Арни Леру, своего однокурсника, который преградил мне дорогу.

– Какой у тебя любимый цвет? – со слегка сумасшедшей улыбкой спросил он.

Я закатила глаза, уже уставшая от его выходок за предыдущий триместр первого курса нашего исторического направления.

– Прекрати задавать глупые вопросы. Спроси что-нибудь логичное и взрослое.

Арни хитро усмехнулся.

– Сколько граммов гидроксида натрия необходимо взять, чтобы нейтрализовать десяти процентный раствор серной кислоты?

У меня чуть мозг не поехал от формулировки вопроса, поэтому быстро ответила:

– Мой любимый цвет – чёрный.

Арни не оценил ответ, поэтому решил всё ещё не пускать меня к общему столу, за которым сидела наша небольшая группа. Та состояла всего из восьми человек, включая меня. А когда-то было девять…

Пока не пропала Тинг.

– А я знаю ответ на эту задачу, – решил блеснуть своими знаниями Арни.

– Я счастлива за тебя, химик, – меня стало понемногу раздражать, что он всё никак не мог пустить меня дальше, отчего приходилось стоять чуть ли не на пороге.

– Но заметь, я никогда этим не хвастаюсь, – самодовольствие расплылось на его слегка вытянутом лице, когда парень отрицательно покачал указательным пальцем. – И вообще не хвастаюсь.

– Однажды ты назвал себя доказательством существования Бога.

Мы обернулись на спокойный женский голос, принадлежащий Анне Готье, – девушке, которую я вполне могу назвать своей подругой. Точнее amie, если говорить на французском. Этот язык я стала потихоньку учить благодаря Анне – та родилась во Франции и жила там больше пятнадцати лет, пока не переехала сюда. В город, который для чего-то хотел связать нас всех вместе…

Пожалуй, чтобы убить.

– А почему бы и нет? – рассмеялся Арни, наконец-то освобождая дорогу.

Первым делом я со всеми поздоровалась, получив несколько комплиментов по поводу своего наряда, но в особенности я поприветствовалась с Анной. Мы «поцеловались»: слегка коснулись сначала левой щеки, затем правой и снова левой – очень формально, аккуратно, стилизованно. Так, словно чужды друг для друга, как звёзды, и близки как никогда.

– Где ты пропадала, ma petit oiseau3? – спросила Анна, когда я села рядом с ней за стол.

– Заболела на несколько дней.

– А я думала, ты пропала, как Тинг…

Отчего-то меня вдруг пронзило током. Я вспомнила, как пару лет назад болела неделю, не появлялась в школе. И вспомнила, как ощущала себя самым одиноким и ненужным человеком, когда никто… абсолютно никто не написал мне самое простое «ты где?». Я общалась со многими, имела кучу знакомых и никогда не становилась изгоем. Более того, меня считали популярной красоткой, как, собственно, и сейчас. Тогда я лежала с высокой температурой в постели и, словно мне мало было того, что паршиво себя чувствовала, так ещё вдобавок в голове полный бардак и сотни вопросов: «Хоть кто-то заметил, что меня нет?» «Изменилось ли что-то без меня?..»