Нужна ли я хоть кому-то?

За то время, что я болела сейчас, мне тоже никто не написал. Правда, я почти и не заходила в социальные сети. Поэтому и не сочла вопрос Анны странным или глупым: я могла не появляться в социальных сетях сутками, не отвечать на сообщения ещё дольше. Возможно, нелюбовь к социальным сетям у меня привилась из-за тяжёлого детства в приюте, а ещё из-за навязывания Мэри. И в какой-то степени я ненавидела в себе эту черту, некую «доисторичность», если так можно было назвать. Ведь я действительно любила нечто новое, промышленное, современное, удобное. На этих принципах я шила свои костюмы.

Но с другой стороны, я не видела смысла столько сидеть в телефоне, сколько проводили там времени остальные сверстники. Группы, раскрутка, сообщения, даже популярность – я утону в этом, если начну как-то продвигать своё творчество. И конец любимому делу, ведь я тогда ничего не буду успевать. Те, кто знал меня, и без того делали много заказов, на что я неплохо зарабатывала. И этого пока достаточно. Быть может, в будущем я построю карьеру великого модельера, по типу Шанель, а сейчас… я пыталась не проиграть собственным демонам.

– Я тоже волнуюсь за Тинг, – я даже не дрогнула от неприятных воспоминаний сегодняшнего утра. – Видела сегодня новости про неё. Конечно, я ещё мало что знаю про этот город, но у меня нет ощущения, что здесь безопасно. Зато есть полная уверенность в том, что Тинг, возможно, и убили…

– Либо просто похитили, изнасиловали и кинули в лесу, – совершенно открыто сказал Арни, не думая о последствиях своих слов.

Он подсел с другой стороны от меня, отчего осталось рядом с ним ещё одно пустое место в самом конце. Пять мест слева и пять справа, а одно – в середине, для преподавателя.

– Diable, Арни, о таком не говорят вслух, – устало вздохнула Анна с сильным французским акцентом. – Особенно при тех, кому дорог человек, с которым произошло что-то ужасное. Тебе ли не знать, что люди всегда надеются на лучшее. Может, Тинг просто решила сбежать из города.

– Без денег, паспорта и лишней одежды в столь морозные дни? – фыркнул парень, дёрнув головой, чтобы волнистые светло-каштановые волосы не закрывали глаза. – Охо-хо, не говори ерунды, милая моя мадемуазель. Я на девяносто девять процентов уверен, что её похитили и убили.

– Обожаю, как ты поддерживаешь своих друзей, – хмыкнула я.

– Обращайся, – хихикнул Арни.

Его позитив – как нелепая шутка на похоронах. Слишком безбашенный и эгоистичный – ему плевать на чувства других, на то, как мог ранить своими словами присутствующих. Своим невероятно высоким ростом и любовью к коричневому цвету он напоминал дерево, которое назойливо стучало ветками в окна и оставляло листья на балконе. Не чувствовать никаких неудобств, не заботиться о ближних, не заморачиваться насчёт общих страхов и стеснения – Арни говорил абсолютно всё, что взбредало в голову, и никогда в жизни не собирался себя контролировать. Поэтому, пожалуй, он и казался таким странным.

Правда, у него и без того беды с башкой.

Куда больше меня волновало состояние Анны. Та выглядела как и всегда сногсшибательно: чёрное платье с воздушными кружевными рукавами; полупрозрачные колготки и берцы на каблуке. Идеально завитые каштановые волосы, длинные стрелки, хоть как-то отвлекающие внимание от мешков под серыми глазами, чёрные утончённые губы и пирсинг в носу – она выглядела как готическая дама из особняка, полного призраков и зловоний трупов. Брови, которые в расслабленном состоянии делали её лицо отчего-то злым, сейчас были слегка сдвинуты к переносице – у Анны болела голова. За время нашего общения я научилась улавливать каждое движение на её лице, чтобы угадать, в каком она настроении и состоянии.