«Ни почести, ни славы» Александр Матвиенко
© Александр Матвиенко, 2021
ISBN 978-5-0055-0698-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
>ФРОЛ КУРАКИН. «Ни почести, ни славы»
>Человек должен иметь одно имя, одну фамилию и одну жизнь.
>У нас было всё наоборот
>ЛЕТО НА МАКУШКЕ
>Узкий, длинный балкон высоко над землей, почти у самого неба. Белый, как мрамор монолит смело задевает облака. Красивая женщина, с черными, как ночь волосами, с изгибом ухоженных бровей, над карими, отчаянными глазами. Она в мягком шезлонге, курит, на столике рядом стынет кофе, разбавляя своим ароматом её утро. Там внизу под облаками едва слышен шум большого города, тут же всходит солнце прямо к ней на ладони. Она под самым небом, и потому она царственно спокойна и властна. На балконе появляется второй, он тоже молод, красив и статный. Он тоже «царь» ибо держится вольно. Бросает на стол синею папку, от чего звонко вскрикнуло блюдце, толкнув на себе чашку горячего аромата. Он валится в рядом стоящий шезлонг, ноги бросает на парапет балкона. Достает сигареты, закуривает, бросает пачку на стол.
>Женщина невозмутима, глаза в небе. Делает затяжку, выпускает дым мягко, берет кружку с кофе, смотрит на папку.
>– Ну, и что это?
>Говорит совсем безразлично, но с ноткой госпожи, хозяйки.
>Молодой человек, так же без энтузиазма, но с явной восторженностью в голосе за что-то сделанное:
>– Души, – секунду промедлил, повернулся к ней лицом, добавил, – дома номер девять.
>Они встретились взглядом. Он увидел поднятые брови удивления и вопрос:
>– Все?
>– Все, – ответил он.
>Она делает глоток остывшего напитка. Одобрение читается на лице.
>– Так быстро. Удивительно, как же тебе удалось это?
>Он, подражая ей, вытягивает лицо к небу, делает затяжку, потом произносит:
>– Начальница «ЖЭКА», – сука. За каждый подъезд, содрала штуку.
>– Какая деловитость, – стерва.
>Женская реплика, просто на автомате.
>Парень же явно вошел в кураж.
>– Всё продаётся. Старая дева, посмотришь на неё одни лохмотья, ну куда ей деньги. Все же у неё прошло, а ведь нет туда же, в мир наживы. Ей глубоко наплевать, что будет с жильцами, Деньги, деньги.
>– Господи, что это с тобой.
>Женщина поставил чашку, глубоко затянулась, посмотрела на парня.
>– Ты, зеленый крокодил, льющий слезы, посмотри на себя. Сам-то без куска свежего мяса и дня не проживёшь. Хватит лицемерить, скажи лучше, что ни будь, стоящее есть.
>Услышав интонацию власти, парень сразу остыл. Повернулся к столу, открыл папку, достал из неё бумаги, протянул женщине.
>Она взяла бумаги, хотела прочитать, но он опередил:
>– Квартира шестьдесят шесть. Старушка подкрадывается к восьмидесяти. У неё один сын, приезжает очень редко. Работает на далёком севере, одними открытками и письмами кормит мать старушку. За квартиру правда всегда перевод шлёт. Он ведь, несмотря на то, что не живёт, приписан у неё.
>Женщина смотрит бумаги, листает странички. Туша сигарету в хрустальной пепельнице, говорит себе:
>– Две комнаты, кухня двенадцать квадратов. Окна куда выходят? – Последние слова в его сторону.
>– Во двор. Тишина.
>– Ты, что там побывал?
>– Обижаете Виктория Александровна, у меня принцип. Бумага, бумагой, а глаза и уши лучше. Я под видом социальной службы, всем пенсионерам гостинца принёс. У нашей старушке немного задержался. Чайку попили, поболтали. Хорошая старушка, живая. Все о сыне, о сыне. Он ведь у неё ещё холостяк, а какой матери не хочется понянчить внучат, познакомиться с невесткой. Вот и горюет старушка мать, что сын её бирючью жизнь ведет.
>Всё завет его, чтобы квартиру приватизировать, а то ведь не ровен час, государству останется.
>– Значит квартира ещё государственная.
>– Государственная Виктория Александровна.
>Женщина посмотрела на парня, скривилась.
>– Твоя фамильярность здесь не уместна.
>– Да, это я так. Ты ведь мозговой центр. Я, так просто.
>– А ты учись Лёшенька. Чтобы просто было, и по делу. Пафос тут не нужен, он ведь на энтузиазме держится, а на нем далеко не проедешь.
>– Вот, чему я завидую тебе, так это твоему хладнокровию и железной логике. Ты даже в постели как солдат. Врет твоя внешность, ох и врет.
>Виктория рассмеялась.
>– Постель, ведь это ещё не любовь.
>– Ну да, тебе лучше знать. У тебя все в деловых отношениях.
>– Умоляю тебя Алексей, ты определись, что тебе надо. Секс или любовь?
>– А, что вдвоем они не живут.
>– Редкий случай, друг мой. Любовь ведь это чувство, сердечное влечение, привязанность. А секс, жалкое, половое хочу.
>– Значит я несчастное, презренное животное, гожусь лишь для полового хочу, где нет любви.
>Парень встает, удаляется с балкона. Женщина рассматривает бумаги. Через несколько минут, Алексей уже с бутылкой коньяка и двумя серебряными стопками перед столом. Садится, наливает себе и ей. Вытаскивает новую сигарету, закуривает. Делает глубокую затяжку, опрокидывает стопку, потом выдыхает остаток никотина. Смотрит внимательно на женщину. Она, почувствовав его взгляд, отрывается от бумаг. Смотрит в его глаза, берет стопку налитого и тоже залпом. Тянется к дымящей сигарете, берет её с его пальцев, делает затяжку. После чего, отдает обратно в растопыренные пальцы.
>Парень ухмыльнулся, тут же, спросил:
>– Какой будит сценарий?
>Виктория обмякла в шезлонге. Подставив свое лицо утреннему солнцу, закрыла глаза. Пауза, совсем ненадолго.
>– Сценарий прост. Ты, все так же балуешь старушек всего дома. Надеюсь, твоя аккредитация в социальной службе еще действует.
>– Да, я там богатый, сумасшедший альтруист. Балую чужую старость. Помогаю бездомным. Люблю животных, и борюсь с одиночеством.
>Он тоже развалился в шезлонге, дымит, пуская кольца.
>Она, открыла глаза.
>– Много куришь, – сказала, так просто, без всякой заботы.
>Он, посмотрел в её сторону.
>– Твоя забота всегда проявляется, когда тебе надо.
>Она игнорирует, продолжает совсем другой разговор:
>– Через недельку нашей бабуле станет плохо. Она, умрёт. Сын приедет на похороны, а там, уже мой выход.
>Виктория резко поворачивается в сторону Алексея.
>– Свет мой зеркальце, скажи, я красивая?
>Алексей от неожиданности замер, потом взял себя в руки.
>– Ты, настолько красивая, что я забываю, что ты стерва.
>Она сгримасничала ухмылкой, и произнесла:
>– Красота, это великая сила. Ей прощают всё. Запомни, Алексей, – всё.
>Дом номер девять по улицы «Н», в квартире шестьдесят шесть, в скромно обставленной, большой, просторной кухне, сидел человек. Человек смотрел в окно, серело. Стыл на столе чай, он ломал бублики, и складывал их горкой. В дверь позвонили. Позвонили скромно один раз, потом так же ненавязчиво второй. Мужчина встал, пошел к двери. На лице отрешенность, он в себе. Там в середине борьба, ноет совесть.
>В открытой двери красивая девушка с дорожной, большой сумкой в руках.
>Смелый пронизывающий взгляд карим кокетством обдал мужчину. Виктория Александровна, во всей своей скромной красоте была похожа на ту, что вышла из пены морской.
>Мужчина впервые за эти дни внутреннего противостояния, вздрогнул и удивился. На его лице вместе с неожиданностью, промелькнул лёгкий испуг. Испуг- конфуз, который приводит мужчину от появившейся так близко красоты.
>– Ой, – скромно произнесла девушка, – а где Анна Николаевна?
>Он, смотрит в её открытые, красивые глаза, лепечет:
>– Умерла
>– Как, умерла?
>Она опустила сумку, в глазах промелькнул испуг, удивления и скорбь.
>– Как, же так. – Встретилась с его взглядом. – Почему? Я квартиру у неё снимала. Вот к родителям ездила, а сейчас куда?
>– Вот оно, что. – Слова о смерти привело его в чувства. – А, я-то думаю, что женское бельё в моей комнате делает? Всё передумал, а разгадка вот, на пороге.
>Мужчина отошел в сторону, и уже из глубины коридора:
>– Да, вы проходите, коль снимали, снимайте и дальше. Куда же вас теперь денешь.
>Он, побрел на кухню.
>Девушка закрыла за собой дверь, поставила сумку, сняла легкую кофту, повесила на вешалку.
>– Вы, не волнуйтесь, я недельку поживу, а там новое жильё найду.
>Открыла сумку, вытащила пакет и на кухню.
>Он, вылил остывший чай в раковину, снова зажег конфорку, поставил чайник. Она на пороге, и сразу в действо.
>– Мама тут варенье клубничное передала и пирожки, мы с Анной Николаевной всегда в это время чаи гоняли.
>Он, смотрел на неё, как она хлопочет за столом, как по-хозяйски достает из буфета чашки, ставит их на блюдце, Ломаные его бублики, высыпает в пиалу, а на место их в широком блюде появляются румяные пироги. Густое варенье, массивным, клубничным джемом, вываливается из банки в прозрачные розетки. Всё быстро, ловко, все красиво, все по-домашнему. Вот и она, красивая, с горящими глазами, смотрит на него. Неловко улыбается.
>– Давайте, что ли посидим, по-домашнему. Помянем. Вы глазами на вашу маму похожи, ей так не хватало вас. Почему всё, так быстро?
>– Это точно, быстро.
>Чайник не дал ему договорить, засвистел, требовательно и настойчиво.
>Они только вдвоём лицом друг к другу, пьют чай. Она ломает пирожок, макает его в густой джем, подносит ко рту, откусывает маленькими кусочками, лишь потом запивает. Делает это просто совсем по-детски, смешно и забавно. Он, только чай, смотрит в её сторону. Она вся в разговоре, успевает пить, есть и говорить.
>– Мне, Анну Николаевну в социальной службе посоветовали. Иди, мол, к ней на квартиру. Старушка одна, сын говорят, где-то на севере шастает, совсем забросил мать. А старушке ведь уже восьмой десяток, тяжело ей. Ты молодая, институт много времени не занимает, будешь присматривать, и тебе хорошо, и старушке не одиноко. Мне то, что лишь бы крыша была. Правда, в общежитии веселее, но где веселее, какая там учеба. Анна Николаевна, хорошая была, добрая, я её бабушка Аня, называла. Сядем всегда вечером чай пить, а она о вас. Всё досада её бедную тревожила, что внучат, так и не увидит. А вы, что же пирожки не едите?
