>Фургон покидал мост, где-то вдалеке кричал ночной экспресс, приближаясь к переезду. Луна заливала серебром мост и рельсы они правильными холодными линиями на земле, только вот живой комок, черным пятном портит лунную зарисовку.
>Лето. Августовское солнце во второй половине всё так же режет глаза и жжет темя. Небольшая кучка людей, прикрыв на голове свои сокровенные и активные точки рекламными козырьками разного цвета, оживилась. Желтые, красные, синие и зеленные бейсболки начали выстраиваться в маленькую очередь. Социальная служба, обед на колесах для бездомных, забытых и покинутых, подъехала к городскому скверу. Народ разнотипный и разношерстный. Последнее не в смысле, с шерстью разного цвета, а в содержании одежды. Заблудших бродяг эпохи социализма с её сов деповской, одноцветной «спецовкой», сменили «джинсовые» бичи с интеллигентной внешностью. Если и появлялся в их среде «бомж» с не человеческим выражением глаз, и разбитой физиономией, то это было редким явлением.
>Толпа культурно выстроилась. Белый микроавтобус, быстро крутанул полукругом. Бойкий очкарик, выпрыгнув из машины, растянув свою улыбку культурной очереди, произнёс:
>– Здравствуйте господа, товарищи, бояре и прочее, прочее.
>Толпа одобрительно закивала, загудела словесным приветствием.
>Парень открыл заднюю дверь, влез в салон и тем же весёлым голосом пропел:
>– Подходи народ за горячим!
>Разлив горячей похлебки в одноразовую посуду, не такое уж и сложное занятие. Сиди себе да разливай, да подавай, насвистывая любимую мелодию. Всё в этом мире одноразовое, песня, посуда и сама жизнь, для них бездомных. Руки тянулись за горячим, одни, вторые, трети. Пока передние суетились, задние молча и угрюмо, ждали.
>Одноногий, с новыми костылями, стоял в середине. Грубо подстриженный, с седоватой щетиной, но опрятен, несмотря на свой пустой взгляд и поношенный вид. Он, как и все, бездомен, он, как и все, за горячей похлебкой.
>Небольшой городской сад утопал в зелени. Центральные проездные улицы не полосовали его, и потому за живой изгородью, коротких насажанных пихт, он казался одним из спокойных и тихих мест большого города.
>Появление черной девятки за редкими маленькими деревцами, никого не тронуло. Народ хотел, есть, да и плавный, бесшумный накат автомобиля, был мирным и совсем не заметным.
>Девятка чуть слышно передвигала поршнями. Из ветрового, открытого окна, куда-то сквозь толпу в глубину сквера смотрел молодой парень. Его взгляд безразлично шел по толпе, его взгляд был за толпу, взгляд как-то странно изучал сквер. Машина скользнула вперед, взгляд из машины тоже, сквозь толпу, на сквер. Как только осторожное просвечивание по толпе тронуло одноногого, тот вздрогнул. Человек на костылях почувствовал этот осторожный чужой взгляд. Пальцы на руках расслабились, чуть согнутая одна нога выпрямилась, и тёплая волна, пробежав по позвоночнику, расправила его плечи, грудь. Он приподнял взгляд из-под козырька своей бейсболки, и посмотрел на человека в машине. Тот так же мирно катил в своей машине, пропуская взгляд сквозь толпу, сосредотачивая его, где-то там, в глубине сквера. Одноногий прочитал этого человека. Удивительно, он не помнил о себе ничего, а тут за одну минуту, он, как страницу давно прочитанной книги, пролистал человека. За рулем черной девятки был мастер, воин. Восточный стиль зверя, каким он обладал, был и не таким уж и слабым. Одноногий в своём сознании, сразу прокрутил его бой с ним. Жесткие, сокрушительные удары, с железными блоками, и прямыми уходами, были встречены водной все уступающей и изматывающей тактикой. Одноногий был великим мастером водной стихии. Но человека на костылях встревожило, ни это. Внезапно появившаяся память, уткнувшись в глаза человеку за рулем, прошла дальше, там за зрачками в серой массе из нейтронов, он почувствовал импульс, слабый, но такой настойчивый. Мозг одноногого принял сигнал, и тут же зарисовал картинку.