Голос Пушкина был столь беспристрастен, столь смирен и сух, что даже сам майор перестал рассчитывать на дальнейшее его противостояние, разочаровавшись в том, что поэт этот действительно оказался поэтом или ремесленником, но вовсе не воином, как предполагал о нём он.

А мать, получив прощальный кивок вежливости, лишь небрежно сомкнула веки, резонно посчитав борьбу старшего сына проигранной на здравом житейском рассуждении и принятии того, что происходит при смирении, тут же принявшись за своё шитье и рукоделие, и впутывая этот, задавшийся сложным, день в паутину тихой обыденности и полудрёмной рутины.

И лишь один Александр-младший, удивлённый невиданной прежде за братом собранностью и способностью отрешиться от отстаиваемых со страстью вопросов, в недоумении остался наедине с требующей завершения беседы телефонной трубкой и, почти ощущаемой физически, висящей в воздухе угрозой непредсказуемого поведения близких – тех, кого он не ставил даже в расчёт, но показавших неведомую прежде сторону своих личностей.

Этот день, оставив после утренних пожарищ страстей, разоблачений и шокирующих откровений лишь горстку пепла – того неприятного осадка, что остаётся обыкновенно на дне души после пережитых волнений, далее выровнялся в весьма спокойную, полудрёмную будничность, в коей растворяются самозабвенно жители мегаполисов, смиряясь со многим тем, с чем бы вряд ли смирились в условиях свободы от оков уюта и социальных услуг.

Лишь майор наш, сидючи именно там – на дне души Александра-младшего, продолжал думать и переживать о случившемся, не отвлекаясь на раздражение от созерцаемой глазами юноши, опостылевшей ему за эти несколько суток компьютерной реальности бессмысленных и грубых модных игр.

И лишь ближе к вечеру, когда белокурый юноша вдоволь наигрался и наслушался церковных песнопений, дополнительно одурманивая себя остатками полусинтетического шиша, на сотовый телефон его пришло сообщение с просьбой переключить компьютер на рекомендуемый абонентом сайт – сообщение, подписанное тем самым странным именем южноамериканского революционера, которое взял себе псевдонимом, рекомендованный старшему брату для сотрудничества на поприще радиовещания, руководитель нового коммерческого эфира, называвший себя продюсером super-Че, а эфир свой ХХХ-ом.

Зевая, и руководствуясь скорее снисхождением к нуждам поверженного собственной жестокой милостью старшего брата, Александр-младший, забинтованной от порезов стеклом рукой торопливо набрал на клавиатуре вводную аббревиатуру указанного сайта; а открыв его, уютно погрузился в мякоть кресла, чтоб и себе и мятущемуся на дне души майору предоставить блаженную возможность, беспечно жуя кукурузные хлопья, по-домашнему, кутаясь в английский плед, стать зрителем транслируемого продюсером Че видео, отснятого всего пару часов назад и занимающего объем памяти стандартного художественного фильма.

Минуя вводные титры, в которых сей продюсер перечислил действующих лиц и помогавших ему соучастников видео проекта, экран предоставил вниманию глаз Александра-младшего, стоящего посреди известной ему по детским прогулкам со старшим братом поляне, невысокого человечка, одетого в пёстрый неформальный костюм, и украшенного поверх головы пышной копной смоляных волос, завитых и раскиданных под эффект нарочитой небрежности в стиле растаманского reggae.

“Привет пипл!” – начал он, продолжая так: “Меня зовут Че! Я – мастер лепить революционные проекты! А если вы думаете, что это банально, и вам кажется, будто оригинальности в наших проектах нет, то давайте спорить, отыскивая в интернете и библиотеках подобное; потому что я – ещё и эрудит, и за оригинальность своих проектов отвечаю благородным словом потомственного совладельца банка “Кроули”!” – картавя и периодически высмаркиваясь через огромный нос, как то делают завсегдатаи благородных пристрастий к поставляемым нелегально из Южной Америки продуктам для носов и вен, начал балаболить, представившийся именем Че продюсер.