– Нагваль, Вы говорите обо всём этом с такой возмущающей уверенностью, будто действительно знаете судьбы павших и страдающих в этом мире… Это весьма впечатляет и даже вдохновляет на романтические размышления! Но, я, будучи материалистом, атеистом и скептиком, увы могу благодарить Вас лишь за красоту сего сказа, при всём моём уважении… – начав заплетать языком, заговорил поэтичнее прежнего, принявший в руку лекарство майор.

– Я не виню Вас, майор! Вы – лишь продукт эпохи… Но, поверьте… Хотя, впрочем, очень скоро Вы всё увидите сами, и будете уже понимать суть обсуждаемого мною предмета не только на уровне разума, но и добавив к оценке воспринимаемого прочие чувства и способности Вашего естества… – прикрыв майору веки пальцами, по-матерински воркуя, отправила воина в мир грёз Велга.

– Значит, человек этот, ещё будучи в теле, присовокупил свою энергетическую субстанцию, а именно – “душу” к некоему могучему духовному полю, называемому Вами “духом свободной поэзии”, и получил при этом дар разговаривать и даже думать стихами, общаясь с тысячами людей одновременно, и взывая к каждому из них персонально?… – сформулировал в одном абзаце суть вещаемых Дамой откровений, на счёт павшего радиоведущего Че.

– Совершенно верно! Но, за небольшим исключением… Дух свой, он, как и его исторический тезка, присовокупил не к полю духа свободной поэзии, а к моей собственной, превалирующей над слабостью душ земных энергетике, попав ныне душой своей вслед за тезкой девятнадцатого века – в мой ад, в мою обитель, в царство Нагваля – к Велге! – придав голосу хлёсткость ураганного ветра, сообщила главную тайну Дама в Розовых Очках.

Услыхав такое, сказанное ею столь уверенно, компания неформалов, собравшаяся вокруг убитого накануне вестника, угрюмо приутихла.

– Но как же так вышло, что сей гений и поэт, признанный в народе самим временем, попал к Вам – в ад? Неужели, не достоин он был лучшей доли? – указывая рукой на памятник, возмутился услышанному Эрудит, преодолев, наконец свою спесивость к поддержанию беседы лишь на уровне житейского интеллекта.

– С точки зрения тривиальной морали, поддерживаемой самой церковью, регулирующей принцип попадания в рай или ад, за человеком сим водилось грешков немало… Поэтому тот бог, что чествуется по сему принципу официально, отказался от него… Ну, а я – приютила грешника в собственном аду, чтобы совесть его собственная вдруг не отправила бы душу поэта куда похуже!… – беспечно рассмеявшись, ответила Эрудиту Велга.

– Да, я тоже читал в “википедии” о нём нескромные откровения! Помимо многочисленных похождений в среде женского полу, его, на базе исторических сведений, уличают в кое-чём похлеще! – вставил в разбор сего вопроса своё нескромное слово Макс, нагло кивая в сторону памятника, будто увековеченный там человек другой эпохи являлся ему каким-то случайным приятелем по интернет-переписке, и обескураживая окружающих его товарищей, незатейливостью собственной этики, воспитанной в среде новой формации, и требующей, во что бы то ни стало, покичиться своей осведомлённостью о самых интимных сторонах жизни обсуждаемого им человека, особенно – человека именитого, дабы на деле доказать принцип равенства перед законом и моралью – того самого равенства, кое Велга именовала плебейством, и кое, в описываемой здесь Азирии, тоже принято было считать демократическим достижением в свободе слова.

Внемля говоримым Дамою сокровенным, тихим, но преисполненным силы и чувства словам, усатый майор погрузился в мрачный колодец небытия. Часть выговариваемых Дамой в Розовых Очках реальных слов, как будто бы смешалась со словами из накатившего на майора умного сновидения; и он уже не знал наверняка – говорила ли в реальности все те откровения о религии Велга, или то было лишь игрой разума при умной грезе. Дух майора поглотила тьма, а вслед за ней он осознал себя снова, как будто во плоти, стоящим средь огромного каменного столба, основанием уходящего во мрачную бездну и окруженного лишь одной, сияющей белым светом пустотой, пустотой, да ветром, жестоко дующим отовсюду и норовящим сбить его с ног, столкнуть с сего жуткого пьедестала.