Ещё меньше мы боялись патрулей берсальеров, благо наши автомашины были радиофицированы и мы могли запросить подкрепление. У кого-то из нашего командования тогда возникла горячая идея использовать нас так же, как разведчиков-новозеландцев из LRDG29, ибо мы залезали между позиций итальянцев до десяти миль, выдёргивая из лап смерти сбитых «птенцов империи». Но блаженный вопль нашего начальства «медицина должна оставаться медициной» осадил инициативу.

Но в сумасшедший дом завезли новеньких буйных – в Африке высадились немцы. К апрелю 1941-го Роммель изо всех сил рвался к Тобруку. Мы оставались при полевом аэродроме, помогая и наземным войскам. В середине апреля мы увидели настоящий ад в песках и не ощутили радости от победы над противником. 5-я лёгкая дивизия Африканского корпуса Роммеля бестолково прорывала юго-западный сектор обороны Тобрука, изображая англичан в начале англо-бурской войны, идущих ровными боевыми порядками. Буров изображала 9-я австралийская дивизия. Конец наступления был фатальным – за прорвавшимся в промежуток обороны между двух опорных пунктов танковым полком после удара пехоты по позициям австралийцев, которые полезли в отчаянную штыковую атаку, втягивались пулемётный батальон и сапёры. Немцы шли прямо на замаскированные позиции полевой и противотанковой артиллерии, которые начали почти безнаказанно бить немецкие танки, те пытались отойти назад, едва ли не давя друг друга. Втянувшаяся колонна батальона пулемётчиков была накрыта сосредоточенным огнём трёх опорных пунктов. Спасения разбегающимся немцам не было…

Догорающая колонна батальона на фоне чадящих на удалении танков выглядела зловеще под закатным солнцем. Стоны раненых, пленных и сладковатый запах разлагающегося мяса на густо замешанном бензиновом «аромате» с пороховой гарью вызывал рвоту и омерзение. Идеалистку шарахнул по глазам оскал войны, который вновь повторился там же, под Тобруком, через две недели.

Нашу группу медэвакуации отозвали в Мерса-Матрух в середине мая – шла перегруппировка войск перед операцией «Бэттлэкс»30. Путь через аэродром Сиди-Резег оказался небезопасным – на дорогу выскочили патрули немцев на броневиках и лёгких танках. Охранение успело развернуться к бою, колонна начала уходить из-под огня в пески. Удар раскаленного воздуха вышвырнул меня из санитарного «бедфорда». Очнувшись, я увидела четверых немцев, добивающих из МР-40 моих товарищей, машину пытались облить бензином. Перед головой лежал выбитый из рук «стэн». Гранат не было.

Рука нащупала семизарядный автоматический «веблей-скотт» в поясной кобуре. В спине и правом плече саднило что-то горячее. В голове стучало «выстрели и откатись». Взяла на прицел первого – ему перебило шею двумя пулями, гортанно заорав он упал. Второй не успел понять откуда стреляют – вдали ещё шёл бой – и получил две пули в грудь, рухнув в песок. Перекат, подхватываю рукой «стэн»… Бегут трое, один канистру так и не бросил. Очередь пуль из «мечты водопроводчика» и нагретая безжалостным солнцем полупустая канистра довершили смерть – с взрывом он с криком начал гореть, второго оглушило, третий падает, кувыркаясь от очереди в живот. И ему подарок… Четвёртый из этой компании побежал к броневику. Я добегаю до оглушенного – тот истерически орёт. Забираю МР-40 и стреляю по ногам беглецу к броневику. Снова вопль…

Как это – «медик, взявший в руки оружие, перестаёт быть неприкосновенным». А кто позволил стрелять в нас, ещё и добивая? В каком-то мраке сознания ведь добиваю двоих раненых немцев их же оружием.

Затащить погибших ребят из моей медгруппы на броню «трофейных колёс» уже нет сил. Собираю личные номера, остатки медикаментов и фляги с водой. Рация на нашей машине разбита, пробит радиатор. Потому осталась последняя надежда – на трофейном, «двести двадцать втором» броневике, гнать к своим.