Тем временем события в Хойбилоне разворачивались стремительно. Дождь не переставал. Вспухший Дидуин, поглотив окрестные луга, уже подбирался к первым жилищам невысокликов. Испуганные обитатели собирали пожитки и перекочёвывали к родственникам и знакомым, опасаясь в очередное утро проснуться под водой.

Однако Олли это не особенно тревожило. Как и каждый подросток, он больше витал в облаках, нежели думал о будущем.

Вечером, плотно занавесив шторы, они с Питом коротали время за игрой в лото. Репейник квартировал у Олли. Жилец умирал со скуки и поэтому не отходил далеко от кладовки с припасами. Припасы таяли на глазах, а Питти прибавлял в весе. Но хозяин всё равно был рад гостю, тем более что предчувствие надвигающихся перемен становилось усиливалось.

В саду хлопнула калитка, и чьи-то хлюпающие шаги замерли у крыльца. Раздался настойчивый стук в дверь. Репейник опрометью кинулся в дальнюю комнату. Удивлённый Олли поднялся с дивана и, выйдя на середину веранды, попытался грозным голосом оторванного от важных дел хозяина спросить: "Кто там?" Но из горла выскочило предательски жалкое "Ктой-то?" Ответа не последовало, и невысоклик осторожно приоткрыл входную дверь.

На пороге стоял старый Брю. Скинув мокрую накидку, паромщик внимательно посмотрел на Олли и сказал:

– Здорово, парень! Да съедят меня рыбы, если и я не удивлён своим визитом сюда.

И добавил:

– Может, чайком погреемся, расплескай его минога, а то что-то зябко?

Когда невысоклику предлагают попить чайку, в его душе сразу селится доверие к собеседнику. А тут и вовсе старый знакомый, можно сказать, спаситель, зашёл на огонёк.

– Как же, как же, конечно! – Захлопотал Олли, вызвав у схоронившегося Пита острый приступ зависти.

Старый Брю давно свыкся с ролью местной достопримечательности, что-то вроде шпиля на магистрате. Он так давно работал паромщиком, что уже и сам считал себя старым морским волком, вызывая у окрестной мелюзги почтительный восторг своими солёными словечками, непонятно откуда бравшимися у почтенного невысоклика. Эти его «морские странности» притягивали молодёжь ещё сильнее, чем бесплатное катание на пароме.

Усевшись за столом в гостиной и, для сугрева, опрокинув стаканчик настойки по случаю обнаруженной хозяином, паромщик Брю приступил к делу.

– Ты ведь знаешь, что я знавал твоего прадеда Дюка, – щурясь от удовольствия, сказал он. – Хоть и зануда был старый учитель, ущипни его краб, но драл нас, бездельников, отменно. Не в пример нынешним педагогам. Да разве чья задница отличит нынче ивовый прут от орехового? Я тогда у него в первых учениках ходил, особенно по географии, едят её рыбы. Мы и домой к нему с ребятами захаживали. Помню, в этой комнате и стоял его шкаф с книгами и всякой другой всячиной. Чего только там не было! Манускрипты какие-то, минералы, старинные вещи и карты. О, карты были его страстью! Он собирал всё это: покупал у заезжих купцов, выменивал у почтенных сограждан. Да и то сказать, никому кроме него это добро и не требовалось! Он был не таким как все, и поговаривали, что когда-то давным-давно в его роду были герои и путешественники. Будто бы они уплывали за море, а затем возвращались. Но я не любил слушать то, что ворчат старики. Я частенько навещал учителя, и так мне нравилось карты рассматривать, что я, засохни мои жабры, упёр у него одну. Он, естественно, хватился. И так расстроился, что аж похудел за неделю вполовину. Мне стало стыдно, и я пошел сдаваться. Учитель, вместо того чтобы выпороть меня как последнего хариуса, усадил за стол, за этот самый, и объяснил, какая интересная вещь попала мне в руки.