– А я не могу это забыть.

Мы оба молчим, и это молчание оглушает сильней, чем самый громкий крик.

Я хочу топнуть ногой, разрыдаться, ударить его, что угодно, чтобы сбросить с себя это чувство безысходности.

И сердце, и душа – всё трещит по швам и расползается на кровавые лоскуты.

– И что теперь? – Злость медленно сменяется вселенской усталостью. – Ты собрался решить всё это, женившись на другой?

– Может, да.

В его глазах – упрямый вызов.

– Всё то, что ты говорил мне тогда…

Тамерлан молчит, но взгляд его темнеет и зависает в свободном пространстве между нами. Его шея деревенеет, на ней проступают жилы.

Он прекрасно понимает, о чём я.

– Ты шептал мне, что любишь. Что никто в этом мире… Ни одна женщина не сможет сравниться со мной. – Слова горчат на языке, но я произношу их медленно, выверяя каждую букву. – А теперь ты стоишь передо мной и снова лжёшь. Или ты уже забыл ту ночь?

– Я был пьян, Яра. Я не соображал, что говорил.

Качаю головой, стараясь не моргнуть, чтобы слёзы не сорвались с ресниц. Но они всё равно подступают, горячие и злые.

– А что, если я скажу, что на этот раз у нас получилось?

Он тяжело выдыхает, проводит рукой по волосам.

– Перестань, Яра. Ты знаешь, что этого не может быть.

– А если может? – Слышу свой голос, чужой, дрожащий, словно не я сейчас это говорю.

– Я не поверю. Только не сейчас, после всего того, что мы с тобой пережили.

Тишина заполняет пространство между нами. Её невозможно больше выносить.

Делаю шаг назад, он – тоже.

Ощущение, что мы застряли в этой бесконечной петле.

– Я больше так не могу, – говорит он наконец, отворачиваясь. – Я женюсь, Яра. На другой женщине. И буду счастлив. Но не с тобой.

Каждое слово – гвоздь в крышку моего гроба.

В его голосе нет ни сожаления, ни торжества, ни бравады. Только какая-то смертельная усталость.

Я слышу собственное истошное сердцебиение. Оно громкое, неровное, и заглушает всё остальное.

– Мы доведём наше соревнование до конца. И проигравший уйдёт. Навсегда. Может быть, хоть тогда мы перестанем отравлять своим ядом жизни друг друга.

Я должна тоже что-то сказать, но слова не приходят.

Только немая боль и острое осознание того, что всё, что было между нами, – умерло окончательно.

Он разворачивается, делает пару быстрых шагов к выходу, но на мгновение задерживается в проёме двери.

– Потому что пока ты рядом, я не могу быть счастлив. Ты – моё вечное напоминание о том, что я не справился.

Дверь закрывается за ним с глухим щелчком.

Он оставляет меня в полной тишине, один на один с острым и неумолимым отчаянием.

Снова…

Утро начинается уже традиционно – со стенаний желудка и горького кома в горле.

После четвертого забега к белому другу я уже не уверена, что внутри осталась хоть капля сил. Но упрямо собираюсь на работу и делаю макияж, маскируя следы ночи, которую провела почти без сна.

Зевая и потягивая кофе из термокружки, захваченной из дома, еду…

Куда? Зачем? Сидела бы дома, и гори оно всё синим пламенем.

Но нет же, нужно вечно что-то кому-то доказывать!

Дурацкая черта характера, доставшаяся мне в наследство от мамы в довесок к голубым глазам и крутым бёдрам.

Дороги плотно забиты, начищенные до блеска бамперы сияют в свете фонарей и праздничной иллюминации. На экране навигатора – маршрут, знакомый до сантиметра.

Скольжу взглядом к зеркалу заднего вида. Вчерашняя бледность уступила место почти зелёному оттенку кожи. Если постараюсь, смогу идеально вписаться в стену из живого мха в Оазисе.

Ладно, Ярослава, тебя стошнило четыре раза. Давай сегодня снизим требования к себе до возможного минимума? Ты вообще куда-то едешь, и это, учитывая нынешние обстоятельства, уже повод для гордости.