Путники ориентировались исключительно интуитивно, вернее, полностью полагаясь на обостренное внутреннее чутье жрицы. Она качалась в седле, внешне совершенно расслабленная, с безвольно опущенной головой, однако сознание ее было предельно собранно и подчинено наитию. Монах же молча ехал следом, безразлично-смиренный.

Лишь к концу бесконечно долгого дня сестра вдруг резко натянула поводья. Безмолвный спутник последовал ее примеру. Они остановились перед холмиком средней высоты, ничем не отличающимся от соседних.

– Расседлай лошадей, – промямлила жрица; от усталости и напряжения у нее заплетался язык. – Пусть пасутся пока. Чую, нам отсюда скоро не выбраться…

Она с трудом спешилась и тут же осела на землю у подножья холма. Монах проворно расседлал лошадей, стреножил и отпустил, предварительно напоив водой из больших бурдюков, что несла свободная лошадь. Затем и сам растянулся на траве.

Какое-то время ничего не происходило. Солнце, нещадно палившее весь день, стало клониться к закату, жара спала. Подул свежий ветерок, игриво зашелестел сухими былинками. А искатели все ждали, отчаянно борясь со сном. И дождались-таки.

Сначала услышали шуршание, едва отличимое от шелеста травы на ветру. Затем к нему прибавился мягкий стук – так падают комья земли, например. Монах первым вскочил на ноги, помог подняться жрице, и оба застыли, глядя, как в склоне холма открывается черный зев. Когда дыра стала высотой в рост человека, почва перестала раздвигаться. А миг спустя из глубины холма друг за другом выскочили с десяток лохматых бурых существ и тесно обступили искателей, наставив на них мощные арбалеты.

Ни монах, ни жрица даже глазом не моргнули, продолжали спокойно ждать. И действительно, вскоре в зеве лаза появилась еще одна невысокая фигура. Это была женщина, темнокожая старуха с курчавыми седыми волосами, на которых блестел тонкий золотой венец. На сгорбленных плечах болталась белая накидка из мохнатых шкур. Такие же шкуры, только бурые, составляли одежду воинов с арбалетами, придавая им диковатый вид.

– Чего надо? – гаркнула старуха, злобно глядя на путников снизу вверх. Глаза у нее были странные: блестящие белки и едва различимые, выцветшие радужки. Такие же бесцветные глаза были и у темнокожих стрелков.

– Мы прибыли из Амарты… – начала жрица.

– Сама вижу! – перебила ее старуха, тараща жуткие глазищи. – Чего надо, спрашиваю?

– Забрать отрока, – насколько возможно кратко ответила сестра.

– Какого еще отрока?

– Нашего. Которого вы нашли – или кто-то вам принес – шестнадцать лет назад.

– Нет у нас никакого вашего отрока! – прогнусавила старушенция, скаля идеально белые зубы.

– Есть, – преспокойно возразила жрица. – Так говорят Звезды.

– Врут они все, ваши Звезды! – старуха подскочила как ужаленная и пронзительно заверещала: – Врут, все врут ужасные жестокие Звезды…

Дальнейшее произошло очень быстро, буквально за несколько мгновений. Воин-монах внезапно шагнул в сторону, одновременно выбрасывая одну ногу и поворачиваясь вокруг своей оси – и темнокожие стрелки попадали друг на друга, роняя на землю свои грозные арбалеты. А монах прыгнул вперед и схватил старуху за шиворот прежде, чем она успела понять, что происходит.

– Нам нужен отрок, – не повышая голоса, повторила жрица.

– Хорошо, хорошо! – заскулила старуха, болтая в воздухе голыми костлявыми ногами в меховых тапках. – Только не я это решаю…

– Отведи нас к тому, кто решает.

– Хорошо, хорошо, только отпусти…

– Веди давай! – приказала жрица, когда монах поставил старуху на землю.

Та прытко шмыгнула обратно в дыру, но все же бросила через плечо: