Моя давняя не воплощённая мечта стать художником до сих пор отыскивала максимально причудливые способы напомнить о себе.

— Как?

Его вопрос выдернул меня из водоворота странных мыслей, в который я с такой внезапностью угодила.

— Что?..

Булатов повернулся ко мне всем телом и с выражением такого недоумения на лице, будто ушам своим не поверил.

— Вы вообще ещё здесь? Или я уже могу начать переживать, что мне посчастливилось заполучить специалиста под стать пациентке?

Он меня совсем не щадил. Ощущение было такое, будто меня у всех на виду отхлестали. Причём за дело.

Я сглотнула и помотала головой. Честность, Надя, не забывай, про честность. Для него она критически важна — в этом ты просто не можешь ошибаться.

— Извините. Извините, я всё-таки волнуюсь. Вы никаких скидок мне не делаете, и это ваше право. Я просто хотела вас попросить быть чуть более открытым хотя бы в вопросе, касающемся вашей дочери. Потому что в противном случае я попросту не смогу помочь.

— Вы можете не шептать, — Булатов высился надо мной, каким-то образом умудряясь застилась мне весь белый свет. — Она всё равно никакого внимания на вас не обратит, даже если вы приметесь сальто крутить.

Ладно, попробуем ещё раз.

— Сколько длится это её состояние?

Булатов чуть наклонил голову, видимо, честно пытаясь припомнить, но ответил всё же уклончиво:

— Несколько лет.

Пусть. Хоть какое-то начало.

— Вы знаете, что послужило причиной?

— Да.

Знаю же, что не ответит, но всё-таки:

— И что именно?

— Это к делу не относится.

— Как раз относится.

Он поднял на меня взгляд и буквально впечатал им в пол:

— Трагическое событие.

Сердце у меня в груди так и кувыркнулось. Нахлынули непрошенные воспоминания из собственного детства. Нет, нельзя! Сейчас нельзя. Иначе утону…

— Ладно, значит, не скажете, — главное, говорить-говорить, чтобы зацепиться за реальность. — Оно перманентное или временами накатывает?

— Временами.

— То есть бывают и периоды активности.

Булатов кивнул.

— Общается, играет, интересуется окружающим миром.

Он подтвердил мои слова новым кивком.

— А потом — как отрезает.

— Да. Просто садится вот так и будто отключается.

— Вы врачам её показывали?

Булатов мрачно усмехнулся, будто именно этого вопроса и ждал.

— Показывал. И тут, и за рубежом. Я её по врачам в кругосветку возил.

— И ничего? — догадалась я.

— Физически она совершенно здорова.

— А что насчёт психологов?

Мой собеседник заметно помрачнел, даже ноздри раздул, стоило мне упомянуть психологов.

— У неё на них аллергия.

Вот так-так…

— Неудачный опыт, — пробормотала я.

— Она мне заявила, что удавится, если я её снова на сеанс поведу.

Я невольно уставилась на одинокую фигурку у окна. И у меня даже мурашки по спине побежали.

— Ей всего десять, — добавил он, чтобы дать мне основательно прочувствовать масштаб катастрофы.

— И вы решили…

— Обычная нянька ей не подходит, — Булатов не стал дожидаться, пока я подберу нужные слова. — Она для Сашки не важнее мебели. Мне нужен кто-то, кто смог бы не просто за ней приглядывать. Мебели у меня в доме и так хватает.

Я кивнула. Ничего не стала отвечать, а пошагала мимо Булатова к окну. Сейчас я его исключаю из уравнения. И не буду на него отвлекаться, какой бы сложной ни казалась мне эта задача.

Стараясь обойтись без лишних движений, я присела на софу рядом с Александрой. Отсюда открывался великолепный вид на заснеженный сад.

— Здесь очень красиво, — и я искренне так считала, хоть, конечно, и пыталась завязать разговор. — А у меня из окна только соседний дом виден.

Александра молчала. Даже не моргнула.

Я не стала делать вид, что вошла в комнату, не зная её имени, и не стала тратить время на приветствия. Иногда эти формальности, особенно когда речь заходила о незнакомых взрослых, работали как триггеры. И уж тем более не было толку разъяснять ребёнку, для чего я здесь появилась.