— Мне кажется, вам всё-таки следовало. Кто решил, что вот эта кандидатура — самая подходящая? Они прислали ребёнка присматривать за ребёнком? Я им недостаточно денег плачу?

Кому «им»? О чём он вообще говорит?

— Я… я не ребёнок, — у меня откуда-то набрались силы ответить или хотя бы попытаться защитить своё реноме.

Серые глаза вернулись ко мне. Но прежде мой странным образом сейчас работавший мозг успел отметить очевидное. Теперь мне становилось предельно ясно, почему мужчины его побаивались, а женщины — хотели.

Никакие видеосюжеты и уж тем более фотографии в прессе не могли передать и капли той энергии, что исходила от знаменитого отшельника.

Вот такого человека не заметить в комнате было просто невозможно. Да что там в комнате… такой бы и на громадной площади посреди толпы не затерялся.

Опасный человек, во всех смыслах опасный…

— Да ну? — вдруг усмехнулся он, и ощущение опасности усугубилось. — Вам сколько лет?

— Двадцать семь, — с вызовом ответила я.

Чёрные брови приподнялись.

— Надо же… а на вид больше семнадцати не дашь. Генетика, наверное, хорошая.

Генетика… я едва не фыркнула от такого предположения. Знал бы он про мою генетику и на порог бы не пустил. Предположил бы, что к тридцати сопьюсь (привет отцу) и уйду в затяжную депрессию (и матери).

— Не курю. Алкоголь не употребляю, — вместо этого отчеканила я, как бы намекая, что в этом смысле более чем пригодна для общения с детьми.

— Похвально, — равнодушно отозвался Булатов. — Замужем?

Я мотнула головой.

— Значит, всё это ещё впереди. Мне не очень-то выгодно нанимать на эту должность кого-то, кто не сможет всё своё время посвящать работе.

И к своей величайшей досаде я снова почувствовала, что краснею. Но этот вопрос стоило прояснить, так ведь? Потому что сейчас — и буквально в мгновение ока — для меня эта должность стала соломинкой, за которую я собиралась цепляться до конца.

— Тут проблемы не будет.

— Поясните.

— Я не собираюсь замуж.

— Откуда такая категоричность?

— Оттуда, что у меня никого нет! — выпалила я, ненавидя себя за дикую неловкость, которую испытывала от этого странного диалога-допроса. — Не будет у вас с этим проблем. Мне не придётся ни на что и ни на кого отвлекаться.

— Хм, — Булатов потёр костяшкой указательного пальца верхнюю губу, о чём-то задумался.

Наверное, слухи не зря приписывали ему всякое… совершенно непонятно, что у этого человека на уме. Вот и гадай, то ли он всегда такой мрачный, то ли это массивная нижняя челюсть и его чёрная борода, несмотря на свою предельную ухоженность, придававшая ему исключительно суровый вид…

И всё же было в его лице нечто откровенно породистое... Может, ровный нос с узкой переносицей и тонкими, хищными ноздрями? Брови вразлёт? Высокий лоб? Сказать сложно. Наверное, всё это как-то работало вместе.

И видимо, не зря многие считали, что Булатов голубых кровей. Был такой старый дворянский род, поэтому я, наверное, не удивилась бы, окажись эта сплетня чистой правдой.

— Вы что, фанатка физиогномики?

— Что? — я вздрогнула и заморгала. Его низкий голос будто горячим языком по позвоночнику прошёлся.

— Вы так пристально меня изучаете, что так и хочется напомнить: вас сюда прислали Сашку развлекать, не меня.

Боже мой, да что, в конце концов, за чудовище этот Булатов… Как можно быть таким... грубым? Таким бестактным? При такой-то внешности?

— С физиогномикой я не особенно знакома, — не получится у него меня своими выпадами напугать. Пуганная.

— И что, ничего у меня на лице не прочитали?

— А что я должна была прочитать у вас на лице?

— Не знаю. К примеру, свой приговор.

— Вы скупы на эмоции. Врождённое или приобретённое — сказать сложно. Я вас совсем не знаю. Поэтому не стала бы рисковать и строить предположения.