– Я с табуреткой лучше поговорю, чем с ней.

– Да хоть с тумбочкой, Вов. – Заруцкий надломил вяленую рыбу, оторвал кусочек. – Вам правда стоит поговорить. Поверь, ничего лучше еще не было придумано.

– Угу.

Заруцкий продолжал говорить, а Саратов в это время, слушая друга одним ухом, представил, как в столицу, в какой-нибудь большой модный отель, съезжаются лучшие эксперты со всей страны. Вечером у них деловой ужин, а наутро – большая конференция на тему «Придумано ли для Саратовых что-нибудь лучше, чем поговорить». Выступают спикеры, гости задают вопросы, ученые читают доклады, показывают презентации, объясняют графики. Умные люди кивают, что-то записывают.

– Мужчина, – Заруцкий пощелкал пальцами, – мы вас теряем?

– Да чёт задумался.

Заруцкий покрутил бокал в руке, отхлебнул.

– А ты по детству звонил в скорую для прикола? – Голос Саратова прозвучал неожиданно и странно, примерно так люди говорят во сне. – Типа, знаешь, там: «А-а-а-а-а, умираю, помогите, кишки вылезли» – вот это вот всё.

– Не-е, у меня бабушка врачом была, я как-то стеснялся. Пацаны какие-то знакомые звонили однажды, угорали.

Саратов усмехнулся:

– Я прост чё думаю. Понятно, что мы щеглы были, не понимали. Делать нехуй было, развлекались как могли. И вот, прикинь, мы тогда звонили ведь просто поугорать, а теперь – оп?

Заруцкий вопросительно вскинул брови, глядя на захмелевшего друга.

– А теперь, – захмелевший друг провел в воздухе линию и остановился. – Теперь мы вот тут, в этой точке. Взрослые мы во взрослой нашей жизни. Теперь, если мы будем звонить в скорую, а кто-то уже, может, и звонил, то это будет по-настоящему.

Заруцкий допил пиво залпом, кивнул и пожал плечами: мол, ну да, как-то так.

Пшикнула новая бутылка, полилось в бокалы.

Саратов продолжал:

– А вот это время, которое между теми звонками в детстве, по приколу, и нынешними, серьезными, как это назвать? Вот эту линию, от точки А до точки Б?

– Вовений, ты что-то усложняешь. – Заруцкий пощелкал пальцами, потер нос. – Ну как это еще назвать. Жизнь, наверное. Просто жизнь.

Саратов вполголоса повторил: «Просто жизнь». Просто жизнь, просто жена. Просто показала письма своим просто подружкам. Просто зависала в тачке со своим просто шефом. Просто замечательно.

Приложился к пиву и, не опуская кружку, уставился в окно. Над забором горел фонарь, на улице давно стемнело. В небе мигали красным далекие огоньки самолета.

Саратов подумал: «Кто летит в этом самолете? Кто и куда? Сколько там людей? О чем они думают? Боятся ли они лететь? Они уже так высоко, когда ни дом Заруцкого, ни городок не видно? Или еще видно? И почему, когда видишь, как в темном небе светятся красные огоньки далекого-далекого самолета, становится немного грустно?»

Красные огоньки напомнили о мигалках скорой помощи.

Саратов поморщился.

Первый пилот доложил по радиосвязи: «Пролетаем над эпохой обиженных мужчин. Никому слова не скажи. Наблюдаем двух взрослых мужиков, рефлексирующих на кухне. Подготавливаемся к снижению. Повторяю: два взрослых рефлексирующих мужика. Предположительно, один рефлексирует по своей жене, другой за компанию».

– Может, по водке? – Саратов подмигнул приятелю. – Кисляк какой-то это пиво.

На розовощеком лице Заруцкого засуетились веснушки.

– А когда не по водке? Я вообще-то сразу предлагал!

Заруцкий похвалил себя за то, что вовремя кинул бутылку в морозилку. Саратов погрыз себя за то, что вспомнил про скорую. Внутренний жук-точильщик подбирался к пульсирующей мякоти обиды.

Всевидящий и всепонимающий друг не выдержал:

– Вов! Да хорош ты загоняться. Помиритесь еще сто раз, ебать-колотить. Столько лет вместе живете, а ты сидишь лирику разводишь. Лицо как на поминках.