В то время как процесс углубления специализации и совершенствования методологии дал общественным наукам видимость того, что они все больше нагоняют точные науки, он также привел к появлению того, что можно назвать огромной дырой в середине. При ближайшем рассмотрении оказывается, что ответы на многие важные вопросы, которые стоят перед нами сегодня, следует искать в тех пустотах, которые оказались не покрыты, к примеру, экономической теорией, социологией и политологией. Перспектива того, что эти пустоты заполнятся серьезными междисциплинарными исследованиями, к сожалению, весьма ничтожна.
Точно как в эссе Лейонхуфвуда об экономической теории, каждая из общественных наук разработала собственный внутренний порядок клевания, в рамках которого строятся – и разрушаются – карьеры. Попытка имитировать точные науки, известная как «зависть к физике», привела к чрезмерной и очевидно зависимой от пути концентрации внимания на формализации и математической строгости. Похоже, что этому процессу будет весьма сложно дать обратный ход, даже если попытки это сделать и будут предприняты, на что сегодня нет никаких намеков. Более того, мы еще даже близко не начали обсуждать всю мудрость решения исключить из анализа историю и культуру (к этой теме мы вернемся в главе VII).
Эту главу мы начали с обсуждения удивительного стремления человека исследовать и открывать новое, постоянно искать способы улучшения человеческого существования. Мы видели, сколько интеллектуальных сил потребовалось на поддержку этой цели в области как точных, так и гуманитарных наук. Мы вынуждены завершить главу на менее оптимистичной ноте и вновь спросить: не чрезмерно ли общественная наука сфокусировалась на ars gratia artis, на разработке моделей и подходов, которые никогда могут не понадобиться никому за пределами узкого круга единомышленников и коллег?
Уже в 1973 г., когда математическая сложность только начинала входить в моду среди представителей общественных наук, Лейонхуфвуд посчитал нужным закончить свое юмористическое эссе об эконах на довольно мрачной ноте: «Действительно, почти все эконографы соглашаются, что современное искусство создания модлей достигло беспрецедентных эстетических высот. Но это сомнительный повод для оптимизма»[210].
Давайте теперь посмотрим на роль рынков в условиях режима централизованного экономического планирования. Эта тема имеет огромное значение для дальнейшей дискуссии о попытках внедрения системных изменений и о фундаментальной необходимости различать (экзогенный) институциональный выбор и (эндогенные) институциональные изменения.
III. Рынки условиях централизованного планирования
В период «холодной войны» на изучение экономических систем сильно повлияло разделение Европы и структуры глобальной безопасности в целом на два враждебных друг к другу блока, или на две разные сферы интересов. В то время как «свободный мир» ассоциировался с либеральной рыночной экономикой, коммунистический блок считался сторонником централизованного экономического планирования. Вследствие этого страны третьего мира были поделены на страны, силой принужденные принять систему советского типа, и страны, считавшиеся просто неразвитой версией западных стран.
Хотя время от времени предпринимались спорадические попытки привнести в эту схему нюансы – например, представить Японию как отдельную «модель», – в экономической мысли в целом план и рынок продолжали считаться признаками двух взаимоисключающих экономических систем[211]. Вследствие этого традиция экономической компаративистики, зародившаяся в дискуссиях о рыночном социализме в 1930-е годы, подразумевала сравнение механизмов аллокации ресурсов, связанных с социализмом (централизованным планированием) и капитализмом (рынком). Основной целью сравнительной теории было исследование обстоятельств, при которых одна из этих систем могла бы считаться более эффективной