На американской стороне Атлантического океана реакция на предположительное посягательство социологов на чужую территорию также была враждебной. Примерно так же, как Дюркгейму было нелегко внедрить социологию во Франции[183], ранним американским социологам очень сложно было убедить университеты признать социологию отдельной научной областью. Дополнительным препятствием было отсутствие единого мнения на тему того, что, собственно, представляет собой социология. На заседании Американской экономической ассоциации в Нью-Йорке в 1894 г. дело дошло до открытого конфликта, в ходе которого присутствовавшим социологам было объявлено, что у них «нет права отгораживать себе часть общественной науки без согласия экономистов»[184].
Осознав, что единственный шанс завоевать признание для социологии как полноправной науки – это заручиться поддержкой со стороны экономистов, социологи решили немного сдать позиции и отказаться от изучения экономической и политической сферы. Этим решением, по сути, они согласились заниматься «такими невостребованными темами, как семья, отклонение от нормы, преступления и городская патология»[185]. В более поздней переписке чикагский социолог Албион Смолл назвал социологию «удобным ярлыком для всех тех остатков человеческих знаний, которые нельзя было отнести к другим наукам»[186].
Со временем у социологов появились собственные кафедры в университетах, а в 1905 г. они основали Американское социологическое общество. Однако отказ социологии от экономических исследований имел кое-какие печальные последствия. Он не только подготовил почву для длительной вражды, которая сильно затруднила все дальнейшие попытки междисциплинарных исследований. Он также обеспечил экономистам де-факто монополию на изучение рынка, что положило конец веберианской традиции изучения экономики и общества[187].
К концу 1940-х годов ситуация дошла до того, как выразился Сведберг, что «экономисты и социологи мало знали о трудах друг друга и часто относились друг к другу враждебно»[188]. В своей уже упоминавшейся «Истории экономического анализа» Шумпетер дал еще более четкую формулировку этого процесса: «Начиная с XVIII в. экономическая наука и социология расходились все дальше друг от друга, так что в наше время средний экономист и средний социолог совершенно безразличны друг к другу и предпочитают пользоваться соответственно примитивной социологией и примитивной экономической наукой собственного производства, вместо того чтобы применить научные результаты, полученные соседом, причем ситуация усугубляется взаимной перебранкой»[189]. Однако дело было не только в борьбе за территорию. В глубине конфликта, задавшего экономической теории и социологии разные траектории развития, лежали серьезные расхождения в вопросах методологии. Как ясно дал понять опыт Methodenstreit, эти вопросы могут затронуть саму основу, raison detre, научной дисциплины. У Шумпетера мы находим предупреждение никогда не забывать, что подлинные научные школы – это явления социологической реальности, сходные с живыми организмами: «Они имеют свою структуру (отношения между лидерами и последователями), свои флаги, свои боевые кличи, свой дух, свои человеческие интересы. Их антагонизмы описываются общей социологией групповых антагонизмов и борьбы партий. Победа и захват, поражение и потеря территории сами по себе являются ценностями для подобных школ и важным аспектом их истинного существования»