Ставки в игре были очень и очень высокими: от бедственного положения, в котором оказалось население, до растранжиренной финансовой помощи или безнадежно утраченной репутации политиков и целых организаций. Неудивительно, что на эту тему велись ожесточенные споры с целью понять, что же пошло не так и кого можно в этом обвинить[96]. Мы обойдем стороной эти споры и попытаемся ответить на более глубинный вопрос: почему одни бедные страны успешно вырвались из нищеты и достигли стабильного роста, а другие остались безнадежно бедными?[97]

Проблема здесь в том, что объяснить, почему ситуация в стране изначально сложилась неудачно, еще не означает объяснить, почему впоследствии эта страна не смогла изменить ситуацию к лучшему Чтобы прояснить разницу, давайте немного отклонимся от темы. Примеров можно привести много, но, раз уж мы пристально рассматриваем Россию, возьмем пример из российской истории.

Дополнительной причиной этого выбора служит то, что Россию часто представляют как страну, отличающуюся от остальной Европы. Иногда Россия даже описывается как sui generis – уникальная страна, которую нельзя сравнивать с другими странами[98]. Мы не станем сейчас комментировать подобный подход (он подробно рассматривается в четвертой главе) и только отметим, что основные причины, которыми принято объяснять особенное положение России, связаны с климатом и религией.

То, что Киевская Русь, ставшая со временем Московией, а затем и Россией, приняла православие в конце X в., – факт. То, что обширная часть территории, которая со временем стала называться Россией, отмечена крайне неблагоприятным климатом, – тоже факт, как и то, что ситуация в Московии с самого начала была непростой. С учетом этих обстоятельств неудивительно, что любой стандартный текст о российской истории содержит раздел, в котором говорится о суровости природы и о принятии православия[99].

Кто-то может возразить здесь, что некоторые страны, например Греция, приняли православие и при этом не оказались на той особой траектории развития, по которой пошла Россия; кроме того, некоторые страны, например Канада, расположены в не менее неблагоприятных климатических зонах, но тоже не пошли по этой траектории.

Такие возражения можно частично отмести, указав на то, что православие и суровые природные условия были необходимыми, но недостаточными условиями для развития российской специфики. Чтобы завершить объяснение, надо добавить третий фактор – также неоспоримый факт: наличие серьезных внешних угроз безопасности страны.

Российский историк Василий Ключевский видел угрозу безопасности в кочевых племенах, обитавших вдоль восточной границы страны: «В продолжение XVI в. из года в год тысячи пограничного населения пропадали для страны, а десятки тысяч лучшего народа страны выступали на южную границу, чтобы прикрыть от плена и разорения обывателей центральных областей»[100]. Менее пылкий канадский историк Уильям Макнейл видит эту угрозу в западных странах, которым нужно было противостоять, несмотря на их военное превосходство[101].

В обоих случаях мы можем вспомнить, что писал Ландес о необходимости наличия и возможности, и безопасности. Однако ни в одном из случаев мы не можем объяснить, почему Россия оставалась «отстающей» еще долгое время после того, как добилась и мощи, и безопасности, и после того, как пожизненная государственная служба перестала быть обязательной для всех дворян.

Вывод из российского примера можно разложить на два центральных вопроса. Во-первых, если нам случается наблюдать удивительную живучесть институтов на протяжении длительного времени, то располагаем ли мы теоретическими инструментами для объяснения того, как и почему институты могут воспроизводиться? Попытки ответить на этот вопрос породили рассуждения на тему множественных и неудачных равновесий, институциональных ловушек и возможной зависимости от пути. Мы обсудим эту тему в главе VI, где утверждается, что история играет большое значение в развитии экономики.