Выступая в вашингтонском Центре имени Вудро Вильсона в июне 1997 г., глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен вынес следующий вердикт вере в системные изменения и шоковое дерегулирование рынка: «Значительная доля того, что мы считали само собой разумеющейся частью нашей свободной рыночной системы и называли человеческой природой, оказалось вовсе не природой, а культурой»[92]. В следующих главах у нас еще появятся основания вернуться к такому пониманию «культуры».
Сейчас мы можем завершить эту тему, отметив, что реальность как в странах третьего мира, так и в «переходных» странах бывшего СССР разительно отличается от того, чего мы могли бы ожидать, исходя из веры в возможности и собственный интерес. Опять же, учитывая, сколько сил развитые страны вложили в попытки стимулировать развитие или переход к рыночной экономике советами, поддержкой и помощью, можно заключить, что результаты очень сильно отстают от того, чего мы были бы вправе ожидать, если бы мир функционировал согласно рыночным идеалам.
В качестве примера можно рассмотреть случай России. По сравнению с другими странами с переходной экономикой Россия получила непомерный объем финансовой помощи и кредитов, а также безоговорочную политическую поддержку, в рамках которой Запад закрыл глаза на целый ряд событий, заслуживавших критики[93]. К таким событиям можно отнести противоречивший Конституции разгон Верховного Совета Борисом Ельциным в октябре 1993 г., решение Ельцина начать первую войну в Чечне в декабре 1994 г., а также разнообразные уловки, которые привели к перевыборам Ельцина летом 1996 г.
Все эти события иллюстрируют, насколько непродуктивно молчать об отрицательных поступках из неоправданного страха, что критика только ухудшит ситуацию. Действительно ли было мудро обойти молчанием ельцинские методы подавления парламента, надеясь, что это вернет его на более демократический путь? Возьмем еще более очевидный пример: действительно ли было мудро молчать о политике буквально ничем не ограниченной выдачи кредитов, которой придерживался Международный валютный фонд, несмотря на то что Кремль беззастенчиво нарушал все договоренности и намеренно перенаправлял полученные кредиты на финансирование таких предприятий, как война в Чечне или кампания по переизбранию Ельцина[94]?
Отдельной формой косвенного ущерба, нанесенного политикой молчания, стало то, что кремлевским политтехнологам ничего не стоило проецировать на Запад имидж успешной страны, не имевший ничего общего с фактами жизни. Достаточно вспомнить события августа 1998 г., когда российский рубль был девальвирован и финансовые рынки страны рухнули. Огромные убытки, понесенные западными инвесторами, были, как минимум, отчасти последствием ошибок, допущенных при анализе ситуации до наступления кризиса[95].
Ответная реакция на коммерческий и политический кризис была, безусловно, до какой-то степени мотивирована тем, как демонстративно российское правительство и Центральный банк поддерживали собственных инсайдеров за счет зарубежных инвесторов. Однако нельзя исключать, что негодование Запада могло быть вызвано чувством, что кризис вообще-то был предсказуем, но очень многие ученые мужи были слишком корыстны и охочи до краткосрочной прибыли, чтобы предвидеть, что неправильное управление финансовыми рынками России чревато их полным коллапсом. В игру вновь вмешалась жадность, и результат оказался предсказуем.