То, что происходило среди теологов, постепенно просачивалось и в мир светских людей. С начала XIV в., когда писалась «Сумма теологии», писатели и художники стали развивать тему семи смертных грехов. В результате семь грехов прочно укоренились в широкой культурной традиции того, что со временем стало называться западной цивилизацией.

Выдающийся пример использования темы грехов в искусстве – великая поэма Данте Алигьери «Божественная комедия»[20]. История написания «Божественной комедии» представляет для нас особый интерес. Данте писал «Комедию» по следам раздиравшей Флоренцию внутренней борьбы между партией гвельфов, которая поддерживала папу римского, и партией гибеллинов, которая поддерживала римского императора[21]. Данте принял неправильную сторону в этом конфликте и был выслан из города и к тому же приговорен к сожжению в случае возвращения во Флоренцию. Его литературная месть обеспечила ему место в зале славы западных писателей всех времен.

На протяжении всей «Божественной комедии» Данте упорно и со вкусом клеймит жадность, гордыню и зависть, называя их основными причинами этической и политической коррупции во Флоренции. В первой части поэмы Вергилий проводит для автора экскурсию по аду, поделенному на девять кругов[22]. Переходя от одного круга к другому, Данте встречает персонажей, которые при жизни были высокопоставленными и властными людьми, но после смерти оказались обречены на вечную кару. В четвертом круге он встречает грешников, в том числе известных пап и кардиналов, которые при жизни были повинны в смертном грехе жадности и теперь подвергаются таким мукам, что их едва можно узнать (отметим, что Данте, красочно и беспощадно описавший эти муки, сам, возможно, был повинен в смертном грехе блуда).

Влияние Дантова описания смертных грехов на общество оказалось глубочайшим. Неудивительно, что писатели левых симпатий с особенным удовольствием цитируют его сладострастное описание вечных мук банкиров в аду Однако с точки зрения общественной науки совершенно необходимо не поддаваться соблазну осуждать без разбора любую жадность; жадность – это неотъемлемое нравственное качество человека, диктующее ему экономическое поведение. Мы, в конце концов, пока еще не живем в мире Гоббса, где идет война всех против всех.

Разумеется, мы не пытаемся сказать, что жадность – это хорошо, или что Гордон Гекко был прав, говоря, что она «описывает суть эволюционного духа». Мы пытаемся сказать, что действия, мотивацией которых принято считать жадность, следует рассматривать как последствия системных дефектов, несовершенства рынков, подвергающих акторов соблазнам, которые для многих – хотя и не для всех – могут оказаться просто неодолимыми.

Суть проблемы касается критической роли собственного интереса, без которого говорить о рыночной экономике не было бы никакого смысла. Как мы увидим в следующих главах, мыслители еще со времен Адама Смита сознавали, что собственный интерес необходимо каким-то образом ограничивать. Не так давно Кеннет Эрроу отмечал, что «этические элементы в той или иной степени встречаются в каждом контракте; без них рынок не мог бы функционировать»[23]. Аналогичным образом Джеймс Бьюкенен указывал на то, что «жизнь в обществе, вероятно, была бы невыносимой, если бы нам требовались формальные правила для каждой без исключения области, где могут возникнуть межличностные конфликты»