Она бессовестно вытащила у Марка из кармана небольшую флягу, выплеснула ее содержимое в тазик, стряхнула хорошенько, а потом протянула мне.

– Только на твоем месте я бы не ходила туда – можешь и не вернуться.

– Вернусь, – упрямо возразила я, пряча флягу в кармане, – а ты не говори никому, куда я отправилась, а то отец погоню отправит.

– И что мне сказать?

– Придумай что-нибудь, соври, но меня не выдавай. Я все равно по-своему сделаю.

– Это опасно.

– Плевать.

Что мне какие-то неведомые опасности, когда речь о жизни любимого? Я схожу в этот чертов лес и принесу этой чертовой воды. И ничто меня не остановит!

Напоследок осторожно сжав его безвольные пальцы, я решительно вышла из комнаты.

Старая нянька тихо похрапывала, уронив голову на грудь, и не слышала, как я на цыпочках прокралась к шкафу. На улице стояла зима, поэтому одеваться пришлось теплее: в шерстяное платье, портки с начесом, куртку, меховые ботинки, шапку, варежки. Одевшись, я взяла небольшую сумку и повесила ее через плечо. В нее положила нож, заговоренное огниво, флягу для волшебной воды. Потом спустилась в кухню и стащила немного походной еды: ломтиков вяленой оленины да выручай-печенья – места оно занимало мало, а голод утоляло лучше самых наваристых щей. После этого я выскользнула на крыльцо. Потопталась немного на верней ступени, пытаясь набраться храбрости, и, пожелав себе удачи, отправилась в путь.

Меня ждало коварное Чернодырье

Идти ночью в лес было затеей отважной, но глупой. Это я поняла, едва перебравшись через небольшой овраг, тянувшийся по кромке Чернодырья. Как-то разом затихли прежние звуки, и на смену им пришли другие: невнятные шорохи, скрип снега, легкий перезвон сосулек на еловых лапах. Казалось, Черный лес дышит… и смотрит. На меня. Наблюдает, как неуклюже пробираюсь по сугробам, пытаясь держаться недалеко от реки, оценивает мою силу и решимость и прикидывает, как будет проще от меня избавиться.

Надо мной, тускло высвечивая небольшой пятачок, неспешно плыло заговоренное огниво. А еще выше чернело равнодушное зимнее небо, усыпанное звездами, которые казались ближе и ярче, чем в Синеречье.

Когда я запрокинула голову, чтобы полюбоваться на них, то увидела, как промелькнул, перескакивая с дерева на дерево, темный невнятный силуэт.

– Белка, – сказала я, – однозначно белка.

И плевать, что размерами в несколько раз больше. Белка. Ну или бурундучок. Да-да.

На всякий случай оглянулась, но ничего не увидела. Деревья как будто сдвигались плотнее друг к другу, перекрывая обзор. И хотя я не так далеко прошла вглубь леса, выхода из него уже не было видно.

Ладно. С этим разберусь чуть позже. Главное – набрать волшебной воды, а обратно уж как-нибудь вернусь. По звездам, например.

Звездочет из меня аховый, но на всякий случая я посмотрела вокруг еще раз, пытаясь найти и запомнить какие-нибудь ориентиры. Ну, допустим, вот та загогуля из звезд в форме вопросительного знака сойдет, и вон то скопление ярких точечек тоже ничего.

Убедив себя, что все под контролем, что путь назад непременно отыщется, а с дерева на дерево параллельно со мной и правда перескакивала добрая безобидная белочка, я поплелась дальше.

Продвигалась медленно. Коварный снег всеми силами старался меня задержать: то прикрывал яму, из которой потом приходилось выбираться по-пластунски, то большими комками падал прямо на голову, норовя проскочить за шиворот. И так без конца. Я настолько устала, что утром, когда солнце уже взошло над Чернодырьем, упала плашмя в сугроб, руки-ноги раскинула и прохрипела:

– Все! Дальше не пойду.

Но, конечно же, пошла. Потому что усталость – это такая ерунда по сравнению с тем, что сейчас чувствовал бедный Марк. У меня не было времени ни на отдых, ни на жалость к себе, я должна была найти исток Синей реки, набрать воды и вернуться до того, как хищный боб начнет пускать корни.