“Надо же, – сказал мне на одном таком сеансе сосредоточенный на лепке скульптор, – ты буквально расцветаешь в этом процессе на глазах!”

Возможно, дело было в том, что позировала я абсолютно обнаженной. У нас со скульптором не было никаких интрижек, он ни разу не касался меня, не смотрел на мое тело с вожделением. Он просто творил и, глядя на результат, я цвела от осознания красоты своего тела. По завершении работы каждый раз я одевалась, а потом в неопрятную мастерскую в центре столицы стекалась толпа очень интересных мужчин. На импровизированные тусовки съезжались именитые режиссеры, известные актеры, одаренные музыканты, талантливые пиарщики и, конечно, не обходилось без олигархов.

“Элен, вы удивительно хороши. А не желаете ли вы уединиться с вашим преданным поклонником?”

“Ой, Павел, даже не начинайте. О ваших похождениях знает уже пол-Москвы!”

Звездные сексоголики в той мастерской тоже водились, но они никогда не представляли для меня интереса. Ловеласы, не пропускающие ни одной юбки, были для меня безнадежно скучны. Мое внимание было сосредоточено на более интересной мужской фигуре.

Его звали Петр, ему было около сорока лет и свои миллионы он заработал на автоматах, продающих слоеные пирожки. Король выпечки был статным и степенным мужчиной. Он много молчал, всегда по существу говорил, и его вердикта в любой дискуссии публика ждала, как слова императора. Мне всегда казалось, что он наделен нечеловеческой интуицией и, возможно, именно она помогла ему стать богачом.

Кстати, внешне Петр был далек от идеала. Привлекательными в нем были, пожалуй, только его внушительный рост, красивые кисти рук и сильные ноги, на которых он крепко стоял в сложной иерархии столичного бизнеса. А вот верхняя половина его туловища вызывала странные ощущения. Женоподобные узкие плечи, глубоко посаженные крошечные глазки с прищуром и немного шепелявая дикция делали его похожим на ящерицу. Словом, меня никогда не тянуло к нему как к мужчине. Сексуальным мне казался только его мозг.

“Посмотри на этот закат за окном… Это восхитительно. Каждый раз, глядя на это чудо природы я думаю о необъятности вселенной…”

Петр любил говорить о высоком. Он часто мучал меня своими долгими монологами об эфемерном. Дело в том, что он всерьез увлекался эзотерикой, читал мудрые книжки просветленных людей, и это хобби возвысило его в собственных глазах над серой массой непосвященных личностей. Он часто говорил мне, что я слишком приземленная. Дабы проработать свою очевидную духовную никчемность, однажды я поехала с ним на ретрит на морское побережье.

Медитации в программе ретрита начинались строго в пять утра. Для меня бодрствование в это время суток само по себе было пыткой. Помню, сидела я на этих медитациях в позе лотоса в неотапливаемом зале бывшего санатория и не видела в процессе никакого смысла. Все активно делились какими-то образами, видениями, взахлеб описывали свои озарения. Мой одухотворенный спутник, как выяснилось, видел и чувствовал больше всех. Меня это раздражало. Наверное, потому что, послушно закрывая глаза, я видела только манящую теплую кроватку, из которой меня ни свет ни заря дергала его настойчивая рука, да еще много других приятных вещей, которыми можно было бы заняться на море вместо тупого сидения в ледяном актовом зале.

На третий день я не пошла на медитацию и пропустила коллективный выброс негативных эмоций, при котором санаторий ходил ходуном от воплей. Меня эта вакханалия чувств тогда страшно рассмешила. Признаться, все происходящее вокруг казалось мне цирком. Это сейчас я могу медитировать, поститься, пребывать в аскезе и чистить свои энергетические центры с завидным упорством. В двадцать шесть мне хотелось целоваться, петь и танцевать. И еще носить сексуальные платья.