Притом сам «жених» красотой не блистал.

Как уже отметила Марьванна, старик был худ, сгорблен годами, и, кажется, абсолютно лыс под своей модной шляпой. Длинноносое лицо его было нервным, желчным, и таким сморщенным, что трудно было угадать, а был ли этот просроченный пижон когда-нибудь красив. Глядя в его недобрые глазки, Марьванна остро испытала то, что испытывают все супруги после сорока лет брака, глядящие в бесстыжие очи мужа, решившего надраться на старости лет в дымину. То есть непреодолимое желание сжать руками тощую цыплячью шейку старика и трясти его, пока не вытрясется вся дурь.

- А ты, старая ведьма, обеды мне готовить будешь, - попирая основы феминизма в отдельно взятой квартире, меж тем продолжал нахальный старик, презрительно оглядывая Марьванну с ног до головы. - Стряпать-то умеешь, али нет? Горе-то тоже… ну и баба, ни волос, ни тела! Хуже Яги…

От всего вышесказанного у Марьванны под седыми, круто наверченными кудрями пробежали мурашки, тонко выщипанные брови покарабкались на лоб, собирая гармошкою кожу и отслаиваясь от нанесенных черным карандашом рисунков идеальных дуг.

- Да ты офонарел, носатый?! - прошептала Марьванна, хватаясь дрожащей рукой за то место, где у нее должны были располагаться грудь и сердце. Но ни того, ни другого нащупать ей не удалось, несмотря на пятый размер первой и усиленную пульсацию второго. Пальцы Марьванны колотились как у лютого алкоголика с будунища. Никогда Марьванна еще не была так близка к позорнейшему обмороку. - Кыш, кыш! Ты вообще кто такой?! Что значит - невесту?! Ты сюда баб таскать собрался?! У меня здесь не публичный дом!

- А зря, - веско заметил старикашка и, отодвинув окаменевшую от изумления хозяйку дома бархатным тощим плечиком, прошествовал из прихожей в комнаты, виляя задницей так, будто модные узкие джинсовые штаны с него соскальзывали, а он своими нервными телодвижениями забирался в них обратно, да поглубже. Черный толстый котище, еще раз прицельно цыкнув мочой в угол, побежал за ним, нахально задрав пушистый хвост.

Эффектное появление нарядного незнакомца навело Марьванну на мысль, что это - ни больше и ни меньше, - иностранный шпион, и гнать его надо в три шеи, пока он не завербовал ее и не начал пытать. Или нет; не гнать. Пленить и сдать в соответствующие органы!

Вся кипучая, неукротимая, как Анжелика в любви, натура Марьванны тотчас встряхнулась от тягостного скучного существования и потребовала немедленных действий, желательно - с летальным исходом. Зловредный ловелас-вредитель Петрович был мгновенно забыт. Вся неизрасходованная кипучая страсть, вся практически коммунистическая ненависть были безраздельно отданы ему - американскому шпиону в нарядном пиджачке. И теперь, перед лицом настоящей опасности, старый добрый Петрович воспринимался чем-то незначительным, мелким и рутинным, вроде армейской учебки в сравнении с настоящим боем. Это был звездный час Марьванны! Судьба готовила ее именно к этому!

«Смелей!» - отважно подумала Марьванна и бросилась спасать Родину.

Прокравшись на кухню, покуда странный шпион привередливо разглядывал ее скромные апартаменты, Марьванна запаслась скалкой покрепче, из дуба, потемневшей и залоснившейся за долгие годы службы. Неслышно и коварно, как финский лыжник-партизан, зашла она к очкастому незнакомцу со спины, и, решительно развернувшись, треснула его скалкой в темя с криком:

- Прочь из моего дома, порочное дитя капитализма!

В свой великолепный удар Марьванна вложила все свое мнение об угнетателях вообще, и о бархатном красавце - в частности. Голова его, покрытая модной шляпой, от соприкосновения со скалкой издала грозное «бам!» и дважды лихо обернулась вокруг своей оси, лупая на застывшую Марьванну изумленными глазами и ревматично хрустя шейным позвонками.