– Ква-ха-ха! Ква-ха-ха-ха! – со всех сторон загоготал невидимый лягушачий хор. Олю затрясло от макушки до пяток – лягушек и прочих квакш она, главная заводила четвёртого «Б», боялась больше всего на свете.

– Цыц! – метнув по сторонам огненные взгляды, старуха мигом усмирила хор и вновь заулыбалась, – А ну, дайте-ка я вас рассмотрю хорошенько.

Она сделала два шага назад и оценивающе уставилась на Лапочкиных. А те в свою очередь уставились на неё, таинственную и неуловимую Бедокуровну, которая предстала перед ними во всей своей неземной красоте.

Маленькая, сгорбленная – на спине будто муравейник вырос. Седые космы во все стороны торчат. Поверх платья засаленный передник повязан, а на руках – огромные черней, чем у кочегара, перчатки, перетянутые ремешками по самые локти.

«Зачем ей такие?» – подозрительно подумала Оля.

– Крапиву полола – злющая в этом году уродилась! – будто прочитав Олины мысли, сказала Бедокуровна и смахнула со лба прядь седых волос. Но тут на бабушкиной голове, в растрепанном гнезде из колтунов и репейника кто-то пропищал.

– Мышь, мышь! – завизжал Максим, чуть не падая в обморок. Главный эрудит четвёртого «Б» по совместительству был самым главным трусом.

– Да чтоб тебя! Опять свалился на мою голову! – рассердилась бабушка и попыталась смахнуть грызуна. Тот, громко пища, соскользнул ей на плечо, прошмыгнул по предплечью и юркнул прямо в перчатку.

– Аааа! – в ужасе завопила Бедокуровна и заметалась по сторонам. – Снимайте её, снимайте скорее!

Лапочкины как ошпаренные завертелись вокруг бабушки, пытаясь ухватить её за перчатку, но та будто нарочно уворачивалась от близнецов. В этом переполохе Бедокуровна запнулась о тяжелый чемодан и упала на землю. Перчатка отлетела в сторону, из неё выскочила малюсенькая белая мышь и с писком шмыгнула в широкие заросли папоротника.

– Ква-ха-ха! Ква-ха-ха-ха! – вновь загоготал невидимый хор.

Оля с Максимом подлетели к бабушке, чтобы помочь ей подняться, но та грозно рявкнула:

– КЫШ!

Опираясь голой рукой о несчастный чемодан, Бедокуровна выкрикнула сгоряча:

– У, квакушки треклятые! Допрыгаетесь вы у меня!

Невидимый хор разом затих. Старуха встала на ноги, подняла перчатку и принялась затягивать тугие ремешки на локте. На мгновение лес вновь погрузился в тишину. И вдруг где-то совсем рядом прозвучало глухое кваканье. Глаза Максима от удивления полезли на лоб, а челюсть опустилась вниз чуть ли не к самым ботинкам. Перепуганная Оля отскочила в папоротник вслед за мышью и, зажмурившись, пропищала:

– Ма-а-мочки!

– Ква-ква-а-а, – звук доносился прямо из её чемодана.

Тот вдруг дёрнулся, подскочил раз, другой, а потом запрыгал в чащу дремучего леса. Вместо колесиков у него отросли самые настоящие лягушачьи лапки. Да что там лапки – целые лапищи!

Оля чуть дар речи не потеряла. С минуту она тряслась под папоротником, страшась даже высунуть нос. А потом выдавила:

– Мои шортики!

– Никуда они не денутся, твои шпротики. Погуляют и обратно вернутся, – обиженно буркнула старуха. – Все, некогда мне – у меня там суп на плите убегает.

С этими словами старуха отвернулась и зашагала вглубь леса. Оля вылезла из папоротника, а Максим на всякий случай отошёл подальше от своего чемодана. Уж лучше он без последних шнурков останется, чем… И тут Максим опомнился.

– Шнурки! Аллочка! – крикнул он Оле и со всех ног помчался за старухой. – Стой! Бедокуровна, бабушка, стой! У нас няня… няня пропала!

– Какая ещё няня? – нахмурилась старуха. – Не видела я никаких нянь!

– Ну такая, с красивым носом, – подскочила Оля.

– И пышными кудрями, – закивал Максим. – Она нас к тебе провожала и пропала! Надо её найти!