И плевать где он будет жить, как и с кем. Больше не хочу ни слышать его, ни знать.

Я отчаянно не хочу отнимать у детей отца, но его слова, брошенные мне с явной неприязнью, даже с яростью теперь навсегда запечатлены в душе.

Как же я глупа…верила в то, что Демид дорожит нашей семьей.

Однако, нет. Я ему не нужна. Более того…мы не нужны ему.

Одинокая слеза скатывается из глаз, как остаточное явление того, что истерика уже прошла. Несомненно стараюсь держаться ради детей, но иногда так сложно.

После всего того, что мы прошли: огромное количество моментов счастья, любви, уважения… Сейчас не осталось ничего. Абсолютный ноль.

Все разрушено его словами, враньем и предательством.

Снова бросаю взгляд на часы, сдерживая тревогу за сына. Уже далеко за полночь, а телефон Леона так и молчит.

Молюсь, чтобы с ним ничего не случилось. В последнее время совладать с мальчиком все сложнее, а как я буду бороться с его реакцией на поступки Демида и представить боюсь.

Внутри пиявками обескровливают душу и тело страх, обида, боль, вина, ненависть. Никогда я еще не испытывала подобный набор чувств так остро и так отрезвляюще.

Дверь тихо открывается, и я слышу, как крадется Леон. Уже далеко за полночь, а его телефон молчал все это время.

Собираюсь с духом, стирая слезы, чтобы поговорить с сыном.

— Леон, — слышу его тихое бурчание.

Тем не менее он все же реагирует и входит в гостиную.

Мой первенец. Красивый сын с тяжелым характером, как у отца. Мне так сильно хочется найти к нему подход, чтобы он не чувствовал себя ненужным, когда он все узнает.

— Привет, мам, — говорит ломаным голосом.

Подросток, который совсем скоро станет мужчиной. И как же мне хочется, чтобы он не повторял ошибок своего отца.

— Время первый час ночи. Телефон выключен, — начинаю спокойным тоном, не хочу давить, потому что кажется, что все мы ходим по хрупкому льду.

Одно неверное движение и полетим вниз.

— Я же говорил, — кривя лицо отвечает: — После тренировки пойду с друзьями погулять.

— Плавание заканчивается в десять, Леон, — укоризненно замечаю: — Сейчас уже ночь. Ты бы мог хотя бы ответить на мои звонки и сказать, что с тобой все в порядке.

— Мам! Трубка села! — вижу, что начинает нервничать.

— Сынок, так не пойдет. Ты отпустил водителя, даже не передал через него, что ты гулять будешь. Отец будет крайне недоволен твоим поведением.

Их связь всегда была чем-то нерушимым, поэтому осознанно давлю тем, кто для него авторитет. Я не хочу и не люблю с ним ругаться, но порой…

— Пффф! Мам, ты сама то в это веришь?! — вдруг заявляет, а в глазах такое пренебрежение, что я не узнаю в нем своего ребенка.

— О чем ты? Леон…

— Очнись, мама! — раскидывает руки в стороны: — Ему по барабану это все! Ты, я, Злата! Он развлекается с малолетками, а ты тут носишься с домом и готовишь ему свою утку! Самой то не смешно?!

Смотрю на сына, испытывая вину, боль и удивление от того, что он видит гораздо больше, чем я наивно предполагала.

— Леон, сбавь тон, — беру себя в руки, строго отчитывая его: — И не говори глупости! С чего такие мысли? Твой отец… несмотря на наши разногласия он остается твоим отцом!

Циничный смех сына заставляет сердце сжиматься.

Встаю, подходя к нему ближе.

— Семья Говоровых видела его в ресторане… — сквозь насмешливый голос прорывается детская обида.

Сердце пропускает удар и я не знаю, что ответить ему.

Идиот!

Следом вспыхивает неприязнь и ярость, которую титаническими усилиями сдерживаю.

— Взрослая жизнь порой трудна, сын. Я не хочу с тобой ругаться…— оказываюсь еще ближе, желая обнять, но обоняние улавливает пары алкоголя: — Леон, ты пил?! — голос взлетает на октаву.