Я уже не слушала, я начала смеяться. Сначала тихо, прикрывая рот рукой, потом все громче. Потом смех перешел во всхлипывания, а потом все это вылилось в безостановочные громкие рыдания. Я плакала навзрыд, казалось, несколько часов, выплескивая весь негатив, полученный за последние несколько дней, и никак не могла остановиться.

Андрей пересадил меня к себе на колени, крепко прижал к груди и пытался успокоить, поглаживая по спине, укачивая как маленького ребенка и нашептывая что-то, чего я не слышала из-за собственного плача. Постепенно, слезы сошли на нет и я уснула прямо в объятиях мужа обессиленная и выжатая досуха.

Проснулась я от звука дверного звонка. Кто-то звонил и звонил непрерывно в дверь. Распахнув её, я увидела огромный букет моих любимых пионов и бумажный пакет с логотипом моей любимой кофейни. И двух мужчин, которые пытались отобрать их друг у друга.

– Слушай, ты, я же сказал, что сам все отдам, – включил большого босса сосед Егор, пытаясь своим фирменным высокомерием и ледяным тоном заставить курьера удалиться с поля боя. Но молодой человек не сдавался:

– Это моя работа, мне за неё платят. Лариса Ренатовна? – и, получив положительный ответ, протянул мне на подпись бланк доставки.

Расписавшись и забрав у курьера цветы и пакет, я равнодушно наблюдала, как он удаляется в сторону лифта. Затем перевела вопросительный взгляд на Егора. После молчания в сквере (разговором это никак не назовешь), наши отношения изменились с низменно (с его стороны)-неприязненных (с моей) на заинтересованно-нейтральные. Но сейчас мне было не до отношений с кем бы то ни было, я никого не хотела видеть. После вчерашней истерики из меня как будто все соки выжали. Мне ничего не хотелось, меня ничего не радовало. Не порадовал и комментарий Егора:

– Неважно выглядишь. Помощь нужна? – в голосе Егора прорезалось беспокойство. Я отрицательно помотала головой и закрыла дверь.

Положив цветы на кухонный стол и поставив пакет туда же, я вернулась в спальню и, решив все таки не ходить на работу, раз уж меня отпросили, снова закуталась в одеяло и погрузилась в пучину безысходности. Есть не хотелось, пить не хотелось, плакать уже тоже не хотелось. Вчера, видимо, выплакала все слезы. Наступила полная апатия, в которой я провела весь день, не вылезая из кровати. Единственное, что я сделала, позвонила в больницу. Но и там мне сказали, что обе пациентки еще в реанимации.

Очнулась я от того, что меня вытащили из-под одеяла, подняли на руки, понесли в ванную и зашли вместе со мной в душевую кабину. Свет ударил прямо по глазам, струи воды, льющиеся из душа, потекли по нам обоим. Волосы и одежда сразу намокли. Ладно, я была в легкой домашней тунике, Андрей же снял только пиджак и сейчас стоял в брюках и рубашке, которая облепила его торс, став почти прозрачной.

Он поставил меня на ноги, взял в ладони моё лицо, заставил поднять на него взгляд и медленно наклонился, чтобы поцеловать. Я позволила, но отвечать ни энергии, ни желания не было. Не уловив отклика, Андрей отстранился и, заглянув в глаза, спросил:

– Родная, зачем так остро реагировать? Мы же пару раз уже переносили поездку. Все было нормально. Что не так сейчас?

Я только пожала плечами, помотала головой и ткнулась лбом ему в грудь. Муж обнял меня, прижал к себе. Так мы и стояли под струями воды, прижавшись друг к другу и находя опору друг в друге. А я решила, что постараюсь хотя бы делать вид, что все нормально. Не хотелось доставлять мужу неприятности еще и дома, он итак разрывается.

После душа, зайдя на кухню, я увидела, что цветы и пакет остались на своем месте. Я вздохнула и решила их убрать, они же не виноваты в моих неприятностях, а Андрей старался. Поставила цветы в вазу, разобрала заказ из кофейни: кофе отправился в раковину, а любимые пирожные в холодильник. Жаль, не было нормальной еды. Приготовив на скорую руку ризотто, я поставила перед как раз зашедшим мужем тарелку и собралась было уйти. Но Андрей встал, посадил меня на свое место, наложил еще одну порцию, сел напротив и сказал, как  отрезал: