Когда Зотов ехал в Неверов, то спал мало, урывками, а молодой организм, ещё полный сил, достаточно легко переносил все дорожные тяготы. Приподнятость духа и романтические чувства, влекущие его к Вере Капитоновой, вселяя в него надежды, только прибавляли ему сил и бодрости.

На обратном пути в Найбу он был уже другим, хотя не скис и не выглядел совсем уж опечаленным. Душевная боль не проходила так быстро, как хотелось Зотову, а бессонные ночи повлияли на самочувствие, поэтому он решил лечиться сном, чтоб избавиться от терзающего любовного недуга, и, завалившись на верхнюю полку, спал до первой пересадки.

…Перед пробуждением ему снился сон, будто он, блуждая среди огромных зданий в незнакомом городе, напоминающим лабиринт, неожиданно очутился в странном подземелье. И не просто в подземелье, а в мавзолее вождя мирового пролетариата!.. И там, на гранитной лестнице, медленно понимаясь по ступенькам, взирал с высоты на застеклённый постамент с мумией вождя, стараясь как можно лучше разглядеть образ самого человечного из людей.

Но вдруг он услышал позади себя негромкий, но властный окрик: «Руки за спину!.. Быстрее… Кому говорят?!.. И быстрее проходи… Быстрее!»

Такой же голос был у тюремного надзирателя, по прозвищу Секач… И Жека, чуть не споткнувшись, обернулся на этот голос, но увидел в полумраке не Секача, которого хорошо запомнил по следственной тюрьме, а неподвижного, как манекен, мужчину в военном мундире, с фуражкой на голове и с каким-то желтовато-восковым лицом.

Зотов стал всматриваться в него, словно пытаясь понять происшедшую с Секачом метаморфозу, но бесстрастное, восковое лицо манекена начало медленно таять и расползаться, превращаясь в череп с пустыми глазницами. От страха Жека схватился за свою голову и, как бывает во сне, закричал, не слыша собственного голоса, от охватившего его ужаса, и через мгновение проснулся…

– Что… что, паря, случилось, а? – раздался снизу чей-то старческий голос.

– Да… Дурь просто снилась! – ещё плохо соображая, ответил Зотов и посмотрел на часы – приближалось время первой пересадки.

– Откуда путь держишь, сынок? – спросил старик.

– Из Неверова, – ответил Жека старику и спустился с верхней полки.

– Из Неверова?! – с удивлением произнёс старик и, причмокивая губами, сказал. – Чу́дно!.. Сколько живу, а не слыхивал, брат, про ваш город.

Жека молчал и думал о своём. А старик оказался словоохотливым и продолжал говорить:

– Их нынче, как грибов по осени, этих городов всяких… Чу́дно!.. А я вот к сыну в Правдинск еду… Ты из Неверова, а я в Правдинск… Чу́дно, брат, чу́дно!

Старик замолчал на время, а потом негромко и обиженно произнёс, словно обращаясь к неведомому собеседнику:

– Сосут бедную деревню… ещё как сосут!.. Помрёт ведь… что делать будем, а?!

Поезд прибыл по расписанию. Зотов прокомпостировал билет в кассе вокзала, пересел на межобластной поезд и продолжил свой путь.

Уже светлело… За окнами вагона, из предрассветных сумерек, потянулись бесконечные, надоедливые картины безликого зимнего пейзажа. От него веяло тоской и безысходностью. Зотов отвернулся и, закрыв глаза, чтоб не портить настроение унылым видом из окна, вспоминал, улыбаясь, свой сон.

Сновидения посещали его редко – он их не запоминал, не коллекционировал и тем более не верил в них. Но этот утренний, почти анекдотичный сон был соткан из образов его реальной жизни, которые хранила молодая память Зотова.

Тогда он только смутно догадывался, что именно из таких запоминающихся образов, как из булыжников, будет вымощена его жизненная дорога и человеческая судьба. А в такой огромной стране, как наша родина, все дороги вели, ведут и будут вести ещё многих и многих через её белокаменную и златоглавую столицу!