Зотов слушал её, не возражая, упёршись взглядом в соседнюю дверь. Он повернулся к ней лишь тогда, когда что-то скрипнуло, и в дверном проёме, за спиной Веры, появилась моложавая женщина со слегка недовольным выражением лица. Она быстро поздоровалась с Зотовым, почти не глядя в его сторону.

– А здесь холодно, – сказала женщина строгим голосом. – Вера, ты не замерзла? – и, не дождавшись ответа, раздраженно добавила. – Непременно замерзнешь!.. А на носу сессия. Попрощайся с молодым человеком – и заходи!.. Пора уже к зачётам готовиться.

Женщина, а эта была Верина мать, исчезла, и они ещё какое-то время молчаливо стояли друг против друга, и Жека, по-прежнему, смотрел в сторону, словно боялся что-то увидеть в Вериных глазах.

– Женя, ты хороший парень, но у меня есть Алёша, – сказала Вера, нарушив тягостное молчание. – Алёша… Алексей близкий мне человек. Не пойми в плохом смысле этого слова…

Вера говорила серьёзно и её слова звучали для Жеки как-то необычно, почти по-взрослому. Он посмотрел на девушку, словно хотел в чём-то убедиться и увидел её красивое лицо с умными, серо-зелёными глазами.

Эти глаза, похоже, не лгали: они не были равнодушными, а казались ему предупредительно-спокойными, и могли, наверное, ласково засветиться по воли их хозяйки, дарю ему недежду, но сейчас Жека различал в них лишь внимательность и даже некую настороженность.

И Жека понял, что разговор их закончен: приговор уже оглашён и последнее слово осталось за ним… В тот момент его лицо выражало и замешательство, и досаду, но он, изобразив подобие вежливой улыбки, собрался и проговорил глухим, осипшим от волнения голосом:

– Мне всё ясно… Что ж, не буду отвлекать… Учись!

Наступила тишина, в которой послышался Верин вздох. Жека повернулся к ней и заметил, как на её лице промелькнула улыбка. Такая улыбка облегчения возникает у людей обычно после не совсем приятного, но необходимого разговора, в результате которого кто-то всегда остается чуточку обиженным или чем-то обделённым.

Они попрощались, и Вера скрылась за дверью. Зотов не спеша спустился вниз и вышел во двор. Там его поджидал Валерка. Он невозмутимо молчал и, как старый школьный приятель, лишних вопросов не задавал.

Жеке было безразлично, что у Веры есть какой-то Алексей, близкий для неё человек и неважно в каком смысле этого слова… А всё то, что сейчас с ним случилось, он, как боксер в нокауте, просто не мог до конца переосмыслить, получив очередной удар судьбы, и ещё плохо понимал, что произошло на самом деле.

И только на следующий день Зотов осознал свое печальное положение: вчера его удалили с поля, как провинившегося футболиста, а это означало, что теперь по правилам игры и скамейка запасных, и даже трибуна стадиона имени Веры Капитоновой стали для него недоступными… Такова спортивная жизнь! Это расхожее выражение вертелось у него в голове, но перед ним всё ещё оставалась открытой огромная и самая главная арена под названием Жизнь!.. Однако на этой арене он уже успел схватиться с самой судьбой, которой так беспечно дал фору, и она после вчерашнего события только увеличилась.

Жека почувствовал в себе какую-то пустоту, потерю чего-то важного в своей жизни и эта пустота, овладев им, наполнилась гнетущей тоской. А тоска, будто глыба, огромная и тяжёлая, придавила и не отпускала его из-под себя. Зотов, раздавленный её, ничего не желал и никуда не хотел идти.

С утра он залёг на диван и предался своим грустным размышлениям. Он вспомнил, как в десятом классе, перед женским праздником, взял у матери из набора флакончик духов и решил, что подарит его в этот день Вере Капитоновой.