– Но в это никто не поверит!

– А вдруг поверят? Знаешь, как я поняла, они сейчас сосредоточились не на том, чтобы найти убийцу, а чтобы засадить за решетку как можно большее количество соратников Олега. Он ведь у нас оказался крупным воротилой. Ты знал об этом?

– Нет.

– Слушай, а что ты так переживаешь? Многие сейчас даже с гордостью заявляют, что они… ну… голубые. Вот, например, Пенкин – так это же прелесть, а не гомик! Ой, извини…

На слове «гомик» Вадик совсем сник. В глазах у него читалось отчаяние, сравнимое лишь с ре-бекаром в пятьдесят втором такте «Лунной сонаты».

– Вадим, ну давай вообще уничтожим кроссовки. Изрежем и сожжем. Пойдем к следователю. Ты скажешь, что пару дней назад поссорился с Олегом, а когда его увидел, то решил, что ваша ссора всплывет, и испугался. Поэтому и сбежал. Следователь мне сказал, что улик нет никаких.

– Это точно?

Откуда же я знаю? Возможно, Степаныч и утаил что-то, как новобрачная, разъясняющая супругу, на каком этапе своего жизненного пути она лишилась невинности. Я ведь тоже ему ни слова не сказала про дискету.

Вадим попросил разрешения побриться, но я убедила его не делать этого – так он выглядел натуральнее и убедительнее. Делать было нечего, мы оставили кроссовки и отправились обратно в прокуратуру, сдаваться. В прокуратуре я поклялась на Уголовном кодексе, что Вадим просто не в состоянии кого-либо убить, и вручила несчастного парня (или как его теперь называть?) Алексею Степанычу, полностью полагаясь на благоразумие и того и другого.

Вечером, слушая «Вести» и теребя ухо Антрекота, я подсчитывала, что имею на сегодняшний день, и поражалась насыщенности своей жизни. Изменник Серж – раз, укокошенный Олег – два, изнасилованная Светка – три, «голубой» Вадим – четыре. А не слишком ли это много для меня одной?

Ночь я провела в Италии. Я шла по берегу моря, песок был теплым и мокрым. Невдалеке лежал огромный, в половину моего роста, грецкий орех. «Вот он, гений разврата», – подумала я. По гладкой светло-коричневой скорлупе с треском разбежались трещины. Но прежде чем он раскололся и я увидела изъеденное белыми червями ядро, я проснулась.

На соседней подушке Антрекот устраивал себе гнездо из вчерашней «Комсомолки». Солнце сияло вовсю. Антрекот выжидательно смотрел на меня. Его взгляд говорил: «Ну, если ты уже проснулась, то я тоже не буду больше ложиться. Да-да, самое лучшее сейчас будет отправиться на кухню и пошарить в холодильнике».

В четверг утром я сообщила Тупольскому, что ухожу. Он ответил, что нашу контору все равно прикроют.

– В каком дерьме мы оказались, а? Куда вы теперь?

– Займусь снова журналистикой.

– И правильно. Это у вас хорошо получается. А я открою собственное дело. Светку возьму к себе.

Сказав про Светку, ВэПэ вздохнул и как-то поник.

– Если честно, я бы сам с удовольствием прикончил Олега. Из-за Светки.

«Так-так-так, – подумала я. – Уж не влюбился ли дедуля в нашу крошку?» Но ВэПэ моментально пресек мои мысленные поползновения:

– Конечно, если пятидесятилетний мужчина проявляет внимание к девчонке, все начинают понимающе улыбаться.

Я смутилась и покраснела.

– Три года назад моя младшая дочь поехала со своим парнем прокатиться на мотоцикле. Разбились насмерть. Светке сейчас столько же.

– Извините, я не знала, – пробубнила я.

Деградирую. Причем стремительно. Все мысли – пошлые, окончательно испортилась. Но ведь есть от чего!

По дороге домой я думала: ну, кто на этот раз поджидает меня там? В двери торчала записка. Так. А-а-а! Снова напечатано на машинке и снова с опечатками:

«Где ты бродишь, несчастная? Я выхожу замуж. В шесть будь дома, придем в гости. Твоя