Что она делает? И куда, по ее мнению, направляется? Всю свою игру я ожидал, что она облажается и я смогу ее уволить, но теперь она уходит по собственному желанию.

Сейчас я в состоянии думать только о маленьком мальчике в соседней комнате, который крепко спит, счастливо проведя день с девушкой, которая собирается из-за меня уйти.

Я преграждаю ей путь, встав между ней и дверью.

– Куда ты?

– Так далеко от тебя, как только смогу. Вся эта история с властным отцом-одиночкой поначалу была немного возбуждающей, но теперь это, – Миллер делает пальцами жест вверх-вниз, показывая на мое тело, – утомляет.

Она отступает в сторону, протягивая руку к двери, ведущей в коридор, но я двигаюсь вместе с ней, загораживая выход.

– Пожалуйста, отойди.

– Куда ты пойдешь? – снова спрашиваю я. – Уже поздно.

Она на мгновение откидывает голову назад, чтобы успокоиться.

– У меня арендовано жилье. Мне нужно собрать вещи, чтобы завтра уехать в Чикаго.

– О. – Что ж, это хороший знак. Она возвращается в мой город. – Значит, увидимся в воскресенье? У меня дома.

Она смеется, но в ее смехе столько разочарования.

– Сначала ты не хотел, чтобы я присматривала за твоим сыном. Теперь хочешь. Решайся, Родез. Что ты выберешь?

Проклятие, отличный вопрос. Она думает, я, черт возьми, соображаю, что делаю? Я хочу, чтобы Макс был в безопасности. Я хочу быть тем, кто обеспечит его безопасность, но я не могу быть с ним двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Я хочу, чтобы он был счастлив, но также не хочу, чтобы его сердце было разбито через два месяца, когда эта женщина уйдет.

Я снимаю кепку, разочарованно провожу ладонью по голове и разворачиваю ее козырьком назад.

– Миллер, я не знаю.

– О боже мой! – Она вскидывает руки. – Я так от тебя устала. Отойди.

Она отскакивает в сторону, чтобы добраться до двери. Не задумываясь и не произнося ни слова, я протягиваю руку, чтобы остановить ее, но она делает движение в одну сторону, а я – в другую, слишком быстро, так что вместо того, чтобы безопасно обхватить ее под мышками, обе мои руки оказываются на ее груди.

Мы замираем у двери, я стою, обхватив ее руками за грудь.

Взгляд зеленых глаз Миллер скользит по моим рукам и возвращается обратно. На мгновение она замолкает, ничего не говоря, пока, наконец, не прочищает горло.

– Ты так и собираешься держать их там всю ночь, или…

– Черт. – Я отдергиваю руки, опускаю их по швам и сжимаю в кулаки, чтобы не прикоснуться к ней снова, потому что, черт возьми, до чего же приятно к ней прикасаться.

Моя кожа горит, все нервы в напряжении. Я почти забыл, каково на ощупь женское тело, как приятно чувствовать в ладони тяжесть женской груди. При воспоминании об этом у меня покалывает пальцы.

Господи. Проклятие, насколько я жалок, если случайное прикосновение к женской груди – это самое интересное, что случалось со мной за последние девять месяцев?

– Тебе нужно потрогать их еще раз? – интересуется Миллер, и только когда мое внимание переключается на нее, я понимаю, что мои глаза блуждают по всему ее телу, размышляя, фантазируя. – Если прикосновение к моей груди заставляет тебя охренеть, пожалуйста, не стесняйся.

– Прости… Я… Это вышло случайно.

– Ты ведешь себя так, будто никогда раньше не прикасался к женской груди. У тебя есть ребенок. Я очень надеюсь, что в тот вечер, когда ты зачал малыша, ты держал кого-то за грудь.

– Уверен, что так и было, просто… Извини.

Миллер смягчается, больше не пытаясь убежать, но теперь я чувствую себя жутким стариком, который стоит перед дверью и отказывается отпустить ее после своего рукоприкладства.