– Она ответила. – Он читает со своего телефона абсолютно бесстрастным голосом. – Она говорит: «Передай Каю, что если он не оставит меня в покое, я накормлю его ребенка всем сахаром, который только смогу найти в этом отеле, и посажу его перед экраном, чтобы ему промыли мозги этим чертовым Кокомелоном[29], а потом оставлю его ворчливую задницу разбираться с Максом всю ночь».

– Не смешно. – Я подхожу, чтобы забрать у него телефон.

– Эйс, – говорит Монти, прикрываясь ладонью, чтобы посторонние не могли прочитать по губам. – Камеры.

Смиренно вздохнув, я говорю:

– Напиши ей в ответ, что она уволена.

Монти посмеивается себе под нос.

Сандерсон поднимает телефон, чтобы я мог прочитать поступающие сообщения.

Миллер: Меня уже уволили в третьем и шестом иннингах! Это, должно быть, новый рекорд.

Миллер: Передай ему, что за тот слоубол его следует уволить. Это было некрасиво.

Миллер: О, и скажи ему, что ему с его задницей совершенно не идут бейсбольные штаны.

Миллер: Вообще-то вру. Хотя насчет слоубола – это не ложь. В самом деле уродливо вышло.

– Господи, – выдыхаю я, качая головой. – Просто спроси ее, жив ли мой ребенок.

Телефон Сандерсона звякает.

– Жив.

У меня отлегло от сердца. Семь иннингов позади, осталось два.

– Жду не дождусь, когда с ней познакомлюсь, – слышу я, как Трэвис присоединяется к разговору с моими товарищами по команде со скамейки запасных.

– Самое время, чтобы у Макса появилась горячая няня, – говорит мой брат.

– Самое время, чтобы у нас появилась горячая няня. Мы это заслужили, – добавляет Коди, наш первый бейсмен[30]. – Ребятам это гораздо интереснее, чем Максику.

Монти поворачивается, явно собираясь всыпать моим товарищам по команде по первое число, но я его опережаю.

– Осторожнее, – говорю я со своего места. Когда я встаю, куртка падает с моих плеч, и я говорю достаточно громко, чтобы меня услышали на другом конце дагаута. – Два раза повторять не буду, так что слушайте внимательно. Пусть никто даже не думает о ней. Мне плевать, если вы считаете, что она дар божий для этой команды, она здесь не для вас. Так что пусть это будет единственным предупреждением. Если вы попытаетесь приставать к ней так, что она почувствует себя некомфортно, будете иметь дело со мной. Думаете, Монти промолчит, когда дело касается его ребенка? – Я снисходительно усмехаюсь. – И вам не захочется знать, что с вами будет, если вы заденете моего ребенка, а задевать Миллер или любого, кто присматривает за моим сыном, – это то же самое, что задевать Макса, так что даже, мать вашу, не пытайтесь.

Я опускаюсь обратно на край скамейки и снова натягиваю на плечи куртку, чтобы сохранить тепло.

В дагауте воцаряется жуткая тишина, вероятно, потому, что мои товарищи по команде шокированы тем, что я вообще открыл рот. Негласные правила и суеверия бейсбола – это не игрушки, с ними не шутят, но убедиться, что с Максом все в порядке, для меня важнее любых суеверий.

– Да! – кричит мой брат, нарушая неловкое молчание. – Только Эйс может заставить ее почувствовать себя некомфортно, правда, тренер?

– Исайя, перестань быть таким подлизой и выходи на разминку. Ты следующий отбивающий.

– Есть, сэр!

Он меняет кепку на бейсбольный шлем и выбегает из дагаута в разминочный круг[31], а я сижу и жду, когда эта проклятая игра наконец закончится.

– Макс, это твой папа. – Я показываю на экран телевизора в другом конце комнаты.

Он визжит и хлопает в ладоши, его глаза широко раскрыты от возбуждения.

– Твой папа – лучший бейсболист на свете?

Льдисто-голубые глазенки вспыхивают, так что буду считать, что Макс отвечает «да».