Трэвис, мой кетчер[20], меняет подачу, давая мне то, что я хочу, – четырехшовный фастбол[21]. Мне нужно закончить этот иннинг. Никаких лишних игроков на базах, никакого дополнительного времени на прохождение последовательности подачи. Только вверх и вниз. Три выхода на биту[22]. Три аута[23].

Кивнув ему, я выпрямляюсь и кладу пальцы в перчатке на шнуровку мяча. Делаю глубокий вдох и использую всю сноровку, посылая фастбол вверх. Достаточно высоко и далеко, чтобы отбивающий замахнулся и промахнулся, заработав мне второй удар.

Он зол на себя, и мне это нравится. Я вижу его разочарование даже с питчерской горки[24]. Трэвис дает мне следующую подачу, и я знаю, что он будет по-настоящему зол, когда я нанесу последний удар по слайдеру[25].

Это похоже на мой крученый удар, но мой слайдер смертельно опасен. Трэвис всего второй сезон работает моим кетчером, но он знает, что я люблю заканчивать иннинг именно так. Это эффективно, а прямо сейчас мне нужна эффективность, чтобы я мог вернуться в дагаут[26] и проверить, как там мой сын.

Мяч летит по нисходящей кривой, и отбивающий замахивается с точностью часового механизма.

Три страйка[27]. Три аута. Иннинг окончен.

Трэвис встречает меня на полпути между домашней базой[28] и питчерской горкой, ударяя своей кетчерской перчаткой по моей.

– Черт, Эйс. С такой скоростью у меня на ладони синяки останутся. Как рука?

Пожимаю плечами.

– Пока нормально.

Я бы добавил, что у меня в запасе как минимум еще один иннинг, но не осмеливаюсь произнести это вслух. Суеверия и все такое.

– Вот это мне нравится слышать!

– Идем, большой бро! – Исайя подбегает со своей позиции между второй и третьей базой и шлепает меня перчаткой по пятой точке. – Что на тебя нашло сегодня?

Размеренной трусцой я бегу вместе с ними к скамейке запасных.

– Просто хочу, чтобы эта игра поскорее закончилась. Чем быстрее, тем лучше.

– Черт возьми, – смеется он. – Это из-за горячей няни?

– Что, черт возьми, ты сказал, Родез? – кричит Монти, когда мы проходим мимо него, поднимаясь по лестнице в раздевалку, где меня встречают шлепками по заднице, по плечу и бесконечными похвалами за сегодняшнюю подачу.

– Ничего. Не думаю, что я что-то говорил, – оглядывается брат.

– Нет, я тоже ничего не слышал.

– Вот и славно. Ты нравишься мне гораздо больше, когда молчишь. – Монти треплет меня по затылку. – Отличная подача, Эйс.

Кивнув, я нахожу первого незанятого сотрудника.

– Сандерсон, – окликаю я одного из наших тренеров, усаживаясь на спинку скамейки, достаточно высоко, чтобы видеть поле. – У тебя телефон с собой?

Он нервно смотрит на меня, вероятно, потому, что ему хорошо известно: лучше не разговаривать с питчером между подачами. На самом деле обычно я вообще не разговариваю, и мои товарищи по команде знают, что меня нельзя отвлекать, когда я сажусь на скамейку запасных, но сегодняшний вечер – исключение.

После семи иннингов это седьмое сообщение, которое я отправил Миллер. Только я не могу быть тем, кто это сделает, потому что в дагауте на меня нацелено слишком много камер.

– Отправь сообщение, – кричу я, прежде чем продиктовать номер Миллер, который запомнил сегодня днем.

– Что написать?

– Проверка связи. Спроси ее, как Макс, и напомни, что она может принести его сюда, если у нее с ним возникнут проблемы. Ты ведь можешь забрать его у нее, верно?

– Эйс! – кричит Монти. – Перестань писать сообщения моей дочери и сосредоточься на чертовой игре.

– Эй, это у тебя на руках джокер, и это ты нанял ее присматривать за моим сыном. Сам виноват.

На его губах появляется легкая улыбка.

Сандерсон прочищает горло.