– Примерно, столько же, – развел руками Сагтынский.

– Остальное из премиального фонда восполните. Но чтоб ни одна живая душа! Вы меня поняли?

– Понял, Леонтий Васильевич.

– Придется, на какое-то время, и мне и вам поясок затянуть. Ну и агенты ваши без жалования посидят, не сломаются.

– Посидят, – кивнул Сагтынский, – Что ж теперь.

Адъютант принес кофий и приборы на двух персон.

– Наливайте, Адам Александрович. Вы у меня за официантишку будете, повинность отрабатывать, – с сарказмом произнес Дубельт, – Мне без сливок, но с сахаром.

– Пора мне, дружище, на покой, – серьезно произнес Дубельт, допивая кофе, – Представлю Государю прошение об отставке, и баста. Устал я, да и силы не те. Один провал за другим.

– Что вы, Леонтий Васильевич! – встрепенулся помощник.

– Правда-правда. Пора и о вечном задуматься.

– А мне что прикажете? Службу оставить?

– Воля ваша, Адам Александрович.

Сагтынский отрицательно покачал головой.

– Вам хорошо, у вас сыновья есть, не соскучитесь. С ними и на охоту сходить, и пулечку расписать. А я что с двумя незамужними сестрами в четырех стенах делать буду?

– Вы мне сперва похитителя найдите, вот что.

Дубельт так и не открылся Сагтынскому, что уже доложил Государю об успешном завершении операции.

***

Полагая в начале побега двинуть на Сенную к Вяземской лавре, чтобы затеряться среди тысяч обитателей трущоб, Аверкиев передумал. Там не только золотишко потерять, но и голову сложить можно. Оставался закадычный друг Алексеев с его съемной квартирой на самой окраине. Других друзей у Ивана Александровича не было.

Константин Иванович, поручик в отставке и однополчанин Аверкиева, служил в Лесном департаменте в наискучнейшей должности. Жил он на Выборгской стороне, и единственной его забавою и отдохновением от служебных обязанностей были совместные с Иваном Александровичем попойки с обязательным посещением Удельных бань. Правда, не так часто, как хотелось бы.

– Все, брат, закончились мои страдания! – сказал Аверкиев, бросив саквояж на пол, – Теперь я богат. Неприлично богат, до умопомрачения.

Реакция товарища на его слова оказалась довольно сдержанной. Титулярный советник был заранее осведомлен о планах однополчанина подрезать чемодан с золотом, но ему не особенно в это верилось. Лично ему, Алексееву, хватало бы для жизни и собственного жалования, будь оно полторы тыщи в год. Отставной поручик был не женат, и посему его потребности сводились к необходимому минимуму.

– Правда? – пыхнул он, поднимаясь с дивана, – Получилось?

– Вот они, денежки!

Аверкиев устало плюхнулся на подставленный товарищем стул и начал расстегиваться:

– Тяжелый, черт. Еле допер. И сколько в нем весу?

– Пуда три, я полагаю, не меньше, – Алексеев чуть наклонился и ткнул в чемодан дымящейся трубкой.

Открывать саквояж отставной поручик не стал, ограничившись внешним осмотром. Чемодан был заляпан грязью, а на пол с него текла растаявшая вода – на улице шел мокрый снег.

– А по моему мнению, твои мытарства только начинаются, – сказал он, – Сколько ты украл? Четыреста тыщ? Тебя ж найдут за такие деньги. На что ты надеешься?

– Один раз живем, Костя.

– Ты оптимист, не иначе.

– Да. Теперь мне даже министры с сенаторами не указ.

– Ну, ну, – Алексеев выстучал трубку о край стола, – К такому привыкнуть надо.

– Вот мы и начнем. Поехали кутить!

– А чемодан куда?

Аверкиев задумался. И вправду, куда его спрятать? Разделить, что ли, на маленькие партии, да распихать по углам?

***

Несмотря на поздний вечер Николая Васильевича не было дома. Михаил, пройдя в гостиную, удобно расположился на диване, а Софья Карловна, расставляя на столе приборы, взволнованно рассказывала.