– Здесь я с тобою согласен, – подхватил Михаил, – Жена для мужа должна быть, в первую очередь, другом. Вот как ты, например, для Николая Василича. Помогаешь ему в делах, разделяешь взгляды, имеешь общие стремления.

– Но дружба, это не любовь! – отчетливо произнесла Софья Карловна, разделяя каждую буквочку.

– А что? – в свою очередь вопрошал Михаил.

– Не знаю, – тихо отвечала она, – Все что угодно, но только не это. Скорей всего быт и неприятные обязанности.

– Так ведь и я о том же! Ну не могу я без любви жениться. Не могу.

Салтыков резко остановился, заставляя сделать то же самое Софью.

Странная парочка застыла на перекрестке. Салтыков крепко держал Софью за руку и не хотел отпускать. Они так близко стояли друг к другу, что Михаил чувствовал на своем лице ее легкое прерывистое дыхание со вкусом бисквитных пирожных, с которыми они только что пили чай.

Ежели я этого сейчас не сделаю, то никогда не прощу себе, – подумал Михаил, и порывистым движением поцеловал женщину. Софья Карловна удивленно вскинула брови, но не отстранилась от него. Неожиданно для Салтыкова она сама поцеловала его в ответ.

Чадящий фонарь на столбе едва давал света. Полуночный дворник с медной бляхой на груди колотил через дорогу лед, методично вонзая в него свой чугунный лом. Запоздалый извозчик, вероятно пьяный и с пустыми санками, оголтело гнал вниз по широкой улице, рискуя съехать по застывшему снегу в обочину.

– Komm morgen früh. Mein Nikolaus wird nicht zu Hause sein, und du wirst deine Schuld auslöschen,1 – сказала Софья Карловна на родном для себя немецком, но очень тихо, будто стыдясь.

Салтыков кивнул:

– Ich komme2.

– Опять не слава Богу!?

– Так точно, Ваше превосходительство.

– Кто?

– Аверкиев, которого я за Дукатами посылал в Ильинское. Исчез вместе с золотом.

– Каким образом? – Леонтий Васильевич отложил бумаги и грозно взглянул на стоящего перед ним Сагтынского.

– Сошел в районе Шлиссельбургской крепости.

– Охранник?

– Спал, Ваше превосходительство.

– Мерзавец! – вспыхнул Дубельт.

– Сейчас под арестом, до выяснения.

– Аверкиев ваш!

Адам Александрович склонил голову. Да он и сам не предполагал, что так получится. Но теперь-то что говорить. Только хуже сделаешь.

Дубельт резко поднялся, отпихнул от себя кресло, и заходил по кабинету, растрепывая на голове седые волосы.

– А я вам говорил, предупреждал насчет Аверкиева! Этакий скользкий тип, у которого лишь деньги на уме. У вас мало других агентов? Нашли, кому довериться!

– Он изначально по этому делу работал. В курсе был.

– А вот не надо, не надо так, Адам Александрович! В нашем департаменте поработал год-два – и к чертям собачим! Иначе люди страх теряют, и наглеют больше положенного. Начинают чувствовать за собой безнаказанность.

Дубельт остановился, налил из графина воды и залпом выпил. Цвет лица его переменился с багряно-красного до желтовато-бледного.

– Так, говорите, четыреста тыщ было? – начальник штаба закатал рукав.

– Так точно, Ваше превосходительство.

– Однако, – протянул Леонтий Васильевич, щупая пульс, – Прямо проклятье какое-то. Заколдованный он что ли, чемодан этот. Ну никак не хочет, чтобы его адресату доставили.

Сагтынский не знал что ответить. Он выжидательно смотрел на начальника, и в глазах его читалась растерянность.

– А все из-за вас, Адам Александрович, – сказал, закончив считать Дубельт, – Подите, скажите Владиславлеву, чтобы кофе сварил… Я подумаю.

– Ладно, – сказал генерал-лейтенант по возвращению Сагтынского, – Мы, помнится, и больше теряли. Тыщ сто пятьдесят я наскребу. А вы, Адам Александрович, сколько возместить сможете?