– Но, – спохватился Михаил, – почему ты о ней спрашиваешь?

– Вижу в глазах твоих нездоровый блеск, и хочу вернуть тебя на путь истинный. Сам подумай: я для тебя слишком старая.

– Неправда.

– Знаю-знаю! – насмехалась Софи, – Я знаю, как поступить в данном случае. Я пожалуюсь на тебя Николя! Перескажу ему все пошлости, которыми ты потчуешь меня в его отсутствие! И вот тогда-а-а…

– О, прошу тебя, не говори ничего! Он и так на меня зол за прошлую выходку.

– Нет-нет-нет, непременно пожалуюсь! – не унималась безжалостная София.

– Умоляю!

– Нет, я все равно когда-нибудь это сделаю! И поделом тебе, дурачок. Будешь знать!

– Ты лучше скажи, что я могу сделать в свое оправдание? Я непременно желаю исправиться и не хочу, чтобы между нами оставалась хоть толика непонимания.

– Я подумаю, – подвела итог Софья Карловна, взирая на Салтыкова с прежней своею снисходительностью.

Точно так же она и раньше прощала все его выходки. Например, когда Михаил, повздоривши с домочадцами или кем-нибудь из гостей, убегал на улицу, а набродившись где-то – возвращался и вымаливал прощения. Впрочем, все принимали его за младшего брата, и никто из семьи не злился на Михаила всерьез и надолго.

– Уж и вправду, не болен ли ты? – спрашивала Софья, пристально вглядываясь в Салтыкова.

– Так заметно?

– Выглядишь утомленным. Попрошу Николя дать тебе лекарства.

– Я просто устал и ничего более, – отмахнулся Салтыков, – Да и спит он, наверное. Зачем будить.

Софья Карловна загадочно улыбнулась, поднимаясь из-за стола, и со значением произнесла:

– Хорошо. Тогда пойдем, прогуляемся. Тебе уже домой пора, а я хоть воздухом подышу. Заодно над своим будущим поведением подумаешь.

Софья шмыгнула в сторону кабинета Николая Василича, тихонько отворила дверь, и исчезла в темном проеме, оставив лишь маленькую щелочку. Через несколько мгновений Михаил услышал доносящийся из кабинета приглушенный спор.

Салтыков решительно встал, прошел в коридор, и начал лихорадочно одеваться. Одеваясь, путался в рукавах, не мог надеть шляпу. Тут появилась Софи:

– Я предупредила Николя, что пошла с тобою.

– А он не спит?

– Сказал мне, чтоб скорей возвращалась. Сказал, что будет ждать и без меня не заснет.

Салтыков не стал помогать Софье Карловне одеться, а вместо этого поспешно выбежал на улицу. Неприятный внутренний спазм не отпускал его, сдавливая грудь. Михаил пару раз глубоко вздохнул, но ничего не помогало. Что за напасть-то такая, – думал он, хватая прохладный мартовский воздух.

Наконец появилась Софи и взяла его под руку.

– Пойдем туда, – сказала она, – налево, к Воскресенской улице.

– Пойдем, – кивнул Салтыков.

– И все-таки, – продолжила Софья начатый дома разговор, – Ты все еще любишь Лизу, тоскуешь по ней? Два года как они всей семьей из Вятки уехали, поэтому вряд ли успели забыть о твоем обещании.

Михаил вздохнул. Ему совсем не хотелось вспоминать о Лизе Болтиной. Не на разговоры о ней хотел он потратить время наедине с Софьей Карловной.

– Да как тебе сказать… Любил. Обещал. Однако женитьба, такое хлопотное занятие. Даже не знаю… Столько проблем… Да и деньги, опять же, потребуются не маленькие. Не хочу я.

– Неужели?

– Да не люблю я ее, вот что!!! А без любви – зачем?

Услыхав такое, Софья Карловна рассмеялась.

– Что тут смешного? – спросил Салтыков.

– Ах, Миша! – восклицала Софья с издевкою, – Да что ты знаешь об этой любо-овии!

Софья Карловна наклонилась к Михаилу, и прошептала в самое ухо:

– Любовь, это бешенство! Понимаешь? Любовь, это когда весь мир в труху, а тебе все равно.

– Подожди, а дети?

– Детей может и вовсе не быть, коли без них хорошо, – отмахнулась Софья.