Открываю холодильник и с какой-то странной ностальгией рассматриваю его содержимое, как всегда соответствующее номинации «лучший выбор».

Начинаю готовить: руки сами выбирают то, что нужно, ноги сами ходят по кухне, прекрасно зная, где что лежит, и откуда - и что - нужно взять. Сковорода уже на плите, овощи почти порезаны, мясо убрано в пакет для запекания, нашпигованное зеленью и приправами… чувствую позади себя какое-то движение. Оборачиваюсь.

- Ты такая быстрая. Я уже и забыл, - улыбается Глеб, стоящий за моей спиной.

На нём темно серая, графитовая, кофта и домашние черные брюки.

Руки убраны в карманы. На голове лёгкий беспорядок. На лице наливается синяк, но почему-то его не портит… а может, всё дело в отношении самого Глеба к этому синяку – Бондарёв словно принял своё наказание, и теперь спокойно несёт крест побитого человека.

Хмыкнула.

Не удержалась...

Вообще не понимаю мужчин.

- Что смешного? – тут же интересуется Бондарёв.

- Синяк сделал тебя более человечным, - отвечаю ему и впервые не боюсь за последствия.

- А, может, ты просто плохо меня знала? – с вопросом в глазах смотрит на меня Глеб.

- А, может, ты просто не пытался произвести на меня впечатление? – вопросом на вопрос отвечаю я.

- Ты думаешь, я пытаюсь произвести на тебя впечатление? – Глеб опирается ладонью на стол, смотрит уже серьёзно.

- Я не знаю, чего ты хочешь. Потому, стараюсь не придумывать лишнего: фантазия у меня богатая, - замечаю, отворачиваясь от него и перемешивая содержимое сковороды.

- Не знаешь и не хочешь выяснить? – задаёт странный вопрос Глеб.

Вновь поворачиваюсь к нему.

- Ты хотел помочь с нарезкой? Овощи для салата ждут тебя.

Кошмар, когда я начала так командовать?!

Некоторое время мы занимаемся своими делами молча: я перемешиваю, Глеб нарезает.

Кошусь через плечо, пытаюсь запечатлеть момент, в котором Бондарёв не справляется с задачей.

Безуспешно.

Овощи нарезаны аккуратно: чуть крупнее, чем я привыкла – но не критично. Глеб спокойно обходит меня, достаёт салатницу, отправляет в тару всю нарезку, заливает оливковым маслом, солит.

- Ты врал мне – ты умеешь готовить, - хмурюсь, глядя на все это действо.

- Салат? Его умеют готовить даже дети, - замечает Бондарёв и убирает грязную посуду в мойку.

Фыркаю. Могла бы поспорить с этим убеждением – но не буду. Лучше посмотрю, что ещё может этот «золотых рук мастер». А этот страшный человек достает тарелки и начинает сервировать стол, причем делает это по всем правилам этикета - тут он меня вообще уел!

- А этому учат в элитных детсадах? – подняв брови, наблюдаю за его манипуляциями.

- Я всю жизнь ем в ресторанах. Запомнить расположение приборов, салфеток и тарелок – не так сложно, - вновь замечает Глеб и, наконец, достаёт из недр кухонного гарнитура три толстые свечи разных цветов.

• красная, чуть поменьше – белая (или скорее не крашенная) и небольшая, но такой же толщины – черная.

Ставит свечи на середину барной стойки, и они вписываются так гармонично так, словно изначально были частью декора… На бутылку красного сухого я смотрю уже с какой-то опаской.

- Ты решил перенести ресторан сюда? – спрашиваю, не отрывая глаз от его действий.

- Просто перестраховался, - хмыкает Глеб, - не хотел, чтобы в какой-то момент из-под нашего столика в ресторане выполз Бесов.

Я представила себе эту картинку и прыснула.

А затем сказала, справедливости ради:

- Нет, если бы появился Лёша, то он сделал бы это через парадные двери, прошелся бы ураганом по залу ресторана и остановился, нависнув над нашим столиком опасной горой.

- Ты думаешь, что хорошо его знаешь? – отворачиваясь от меня, спрашивает Глеб, и я не могу видеть выражения его лица.