Он коротко бросает взгляд на меня через зеркало заднего вида и сухо отвечает:

— Да, она с ним.

Не знаю, почему, но я хочу ему верить. Не могу сказать верю или нет, но мне бы очень хотелось довериться.

После его слов меня немного отпускает и пробивает на крупную дрожь. Ёжусь и понимаю, что очень замёрзла. Особенно ноги. Наклоняюсь, снимаю кроссовки и вытряхиваю из них снег прямо на пол.

— А куда мы едем?

— Нам нужно отсидеться в надёжном месте. Ехать долго. К утру будем.

Какое-то время мы едем молча. Ночной город с горящими разномастными огнями быстро мелькает за окном, а в моей голове хаотично мечутся мысли, как пчёлы в разрушенном улье. Меня не отпускают ощущения неотступной беды и страха огромной потери. Что-то плохое должно́ было случиться или уже случилось. Не знаю. Может, именно с этого вечера я потеряла свою налаженную жизнь. Или у меня её отобрали. Зверски разворошили. И именно это меня сейчас очень тревожит. Или, может быть, дело совершенно в другом, и я многого не знаю. Главное, чтобы все были живы и здоровы. А со всем остальным мы справимся.

Кто эти люди? Зачем они приходили? Где мама и Владимир Петрович? Как Хилый оказался у нас дома? А в моей комнате? И почему так вовремя? Он ведь меня, получается, спас. Только от чего? Неужели те мужики в чёрном были бандитами? Только что общего между бандитами и Владимиром Петровичем?

Самарин-старший мне сразу понравился. Он производил впечатление надёжного, рассудительного человека с уравновешенным характером. Я, конечно, не знаю, чем он там занимается, но мне не хочется верить, что он хоть какое-то отношение имеет к криминалу. Да и мама ему доверяет.

Я зажмуриваюсь, растираю ладонями лицо. Набираю в лёгкие воздух, уже даже открываю рот, чтобы задать мучившие меня вопросы, как Хилый резко сворачивает с главной дороги. Петляет по каким-то не особо приветливым дворам и, в конце концов, тормозит за полузаброшенными гаражами. Глушит мотор и замирает.

Мгновенно напрягаюсь. Мне не нравится это место. Он же сказал, что ехать нам долго. А привёз непонятно куда. Я нервно еложу по сидению и уже даже строю план побега, всматриваясь в темень за окном до боли в глазах.

— Чего мы ждём? — спрашиваю, отрывисто втягивая воздух от страха, а сама тянусь и нашариваю ручку двери.

— Человека. Нам нужно поменять машину, — тихо отвечает он.

Вот это его «нам» обнадёживает. Тихо выдыхаю.

Всё-таки есть в его голосе что-то такое, что действует на меня успокаивающе. Когда он молчит, я начинаю нервничать. Но стоит ему заговорить — расслабляюсь. А по всему телу разливается неведомый трепет, напоминающий водную рябь. Голова перестаёт соображать. Иначе как объяснить, что я сижу ночью, зимой в машине незнакомца на отшибе у старых гаражей.

— Мне холодно, — произношу и шевелю окоченевшими пальцами ног, пытаясь хоть как-то их разогреть. Кроссовки вместе с носками промокли, а старую машину насквозь продувает ледяной ветер.

Он молча заводит двигатель и врубает печку на всю. Постепенно становится теплее. Но ноги по-прежнему ледяные.

Меня одновременно и озадачивает, и пугает собственная доверчивость к этому незнакомому парню. Вот куда я еду? Кто он такой? Зачем помогает мне? Хотя тут как раз понятно, Владимир Петрович попросил о помощи. Но так ли это на самом деле? Остаётся больши́м вопросом.

У меня даже телефона нет. Я ни с кем не могу связаться. И единственное, что мне остаётся, — продолжать ему верить. А может есть ещё варианты? В принципе, я могу не доверять Хилому и уйти. Не будет же он меня силой удерживать.

— Пока мы не решим проблему, — слышу вдруг его тихий и даже немного сердитый голос. Он сидит неподвижно. И в темноте я еле угадываю его очертания. — Я хочу, чтобы ты усвоила одно простое правило.